4

Пожалуй, основной минус этой книжки – то, что она слишком журналистская. Автор не упускает ни единой возможности кого-нибудь покритиковать. Ни Лотман, ни Набоков не избегли, не говоря уже о некоем Благом, а уж как досталось Чайковскому за либретто «Евгения Онегина» (впрочем, справедливо). Время от времени обозвать (читатели – стабильно невежественная толпа), и слепить сенсацию на ровном месте (типа кросса Татьяны или эротичности вполне невинных на первый взгляд строк). Но, с другой стороны, такой стиль определенно обеспечивает живость и читабельность. Собственно говоря, удивляться тут нечему, ведь книга была собрана из печатавшихся в МК отдельных статей на тему, но редактор (если он тут был) явно зря ест свой хлеб – потому как книга изобилует повторами и перепевами одной и той же мысли на десятках страниц, что к концу начинает несколько раздражать.
Несмотря на вышесказанное, книга определенно любопытна и стоит внимания. Автор действительно вылавливает некоторые моменты, которые я, например, упускала раньше из виду. Ну, скажем, вот вы помните, что Пушкин писал Онегина 8 лет? Начал 26-летним веселым разгильдяем и завершил уже не мальчиком, но мужем со всем грузом забот и ответственности. Причем, мало того, что писал 8 лет, так еще и главы публиковал с огромными интервалами в 1-2 года. Минкин объясняет это большим количеством очень личных «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет», которые будучи напечатаны слишком рано, могли бы ранить душу какой-нибудь барышни, намекнув на неприличное, или обратить на себя слишком пристальное внимание общества, что еще хуже. Ведь круг читателей был весьма узок. Да и в целом, по мнению Минкина, Евгений Онегин – это не сколько «энциклопедия русской жизни», сколько дневник, в котором частенько Пушкин пишет о том, о чем, возможно, следовало бы умолчать, «проговаривается». И, пожалуй, с этим нельзя не согласиться.
Кстати, название книги является продолжением этой мысли. «Немой Онегин» - в том смысле, что главный герой весьма немногословен, а отличие от автора, которого регулярно «заносит». Это, конечно, мнение довольно спорное, но назвать его категорически неверным, пожалуй, нельзя.
Я также не обращала раньше внимания на то, что ряд пушкинских произведений имеет фактически одну и ту же героиню. Которая «другому отдана, и будет век ему верна». И Татьяна в «Онегине», и Маша в «Метели», и Маша в «Дубровском» – все придерживаются одной и той же стратегии поведения. Оно вроде бы и логично (времена и нравы едины), но все-таки три похожих финала…
Ну и еще любопытное. У нас обычно классики выглядят одиноко среди толпы, и поэтому как-то упускаешь, что многие из них были не только современниками, но и встречались и общались. Минкин считает, что Гоголь назвал свои «Мертвые души» поэмой, поддерживая шутку Пушкина (у которого, как мы все помним, Евгений Онегин – роман).

Или вот, Лермонтов. Если Гоголь стащил шутку про жанр, то Лермонтов – происхождение фамилии главного героя. Онегин и Печорин, считает Минкин, навеяны названиями двух северных наших рек.

Одна из частей книги посвящена постановке Римаса Тиминаса в Вахтанговском. Спектакля я не видела, Минкин же в восторге, но по его пересказу понятно, что это весьма специфическая вещь, изобилующая спорными приемами, но зато во многом опирающаяся на статьи Минкина.

Почему-то мне кажется, что мне бы не понравилось, хотя за присутствие Маковецкого я готова многое простить… Но теперь думаю, не поискать ли на ютюбе? Смотрели?

По-крайней мере, мне в свое время очень понравилась студенческая «Хандра» по Онегину с кучей необычных находок.

Забавно, что начинает Минкин с того, что старательно обдирает позолоту с Пушкина, припоминая ему и брюхатых дворовых девок (он вообще не стесняется в выражениях), и едкие эпиграммы, и прочие хулиганства, но постепенно углубляется и в Онегина, и в Пушкина, пропитывается ритмом и стилем его строф, приводит большие куски писем (я, кстати, поняла, что теперь очень хочу почитать переписку Пушкина – о, сколько там почти неприкрытой горькой иронии!) и ближе к финалу проникается таким пафосом, что начинает ту же позолоту толстым слоем накладывать обратно. Вот что гениальные строки с обычным человеком делают!

Не могу не привести тут одно из писем Пушкина Бенкендорфу, чтобы вы оценили:

Пушкин — Бенкендорфу 29 ноября 1826. Псков
Будучи совершенно чужд ходу деловых бумаг, я не знал, должно ли мне было отвечать на письмо, которое удостоился получить от Вашего превосходительства и которым был я тронут до глубины сердца. Конечно никто живее меня не чувствует милость и великодушие государя императора, также как снисходительную благосклонность Вашего превосходительства. Так как я действительно в Москве читал свою трагедию некоторым особам (конечно не из ослушания, но только потому, что худо понял высочайшую волю государя), то поставляю за долг препроводить её Вашему превосходительству, в том самом виде, как она была мною читана, дабы вы сами изволили видеть дух, в котором она сочинена; я не осмеливался прежде сего представить её глазам императора, намереваясь сперва выбросить некоторые непристойные выражения… С глубочайшим чувством уважения, благодарности и преданности, честь имею быть милостивый государь Вашего превосходительства всепокорнейший слуга Александр Пушкин.

Бенкендорф, тоже, разумеется, был малый не промах.

Бенкендорф — Пушкину
20 апреля 1828. Петербург
Я докладывал государю императору о желании Вашем, милостивый государь, участвовать в начинающихся против турок военных действиях; его императорское величество, приняв весьма благосклонно готовность Вашу быть полезным в службе его, высочайше повелеть мне изволил уведомить Вас, что он не может Вас определить в армии, поелику все места в оной заняты.

Когда-то, лет 20 назад, мама мне говорила, что в какой-то момент художественная литература перестает быть интересной, в отличие от всяческих авто- и просто биографий. Потому как это не придуманное нечто, а реальная жизнь, которая порой куда интереснее фантазий. И вот читая переписку Пушкина, я поняла, что тоже доросла до этой мысли.

В общем, книжка не лишена недостатков, но на мой взгляд, определенно стоит внимания.