4 Взгляд на начало ХХ века из конца столетия

Эпоха в пьесе отражена в деталях: упоминаются околоточные, нагайки, черносотенцы, «красный петух» (т. е. устроенный повстанцами поджог). Май 1906 года. В дом немолодого писателя-юмориста попадает девушка-революционерка, особа юная, но уже ощутимо зараженная большевистской пропагандой. И перед нами разворачивается столкновение не только двух поколений, но двух мировоззрений, двух жизненных позиций: созерцателя (Дорогин) и действователя (Вера). Девушка оправдывает собственные поступки своей способностью к действию, активностью, но ведь, как резонно замечает Дорогин, «действовали и гунны, и другие варвары, и Аттила, и Тамерлан-с. И разные другие герои, столь презиравшие созерцателей». Действие может стать опасной, разрушительной силой. Наверное, одного действия, действия самого по себе – крайне мало для осуществления человека в жизни. И ради призрачного, пока неведомого будущего человек не должен пренебрегать настоящим:

«С чего же вы взяли, что будущее нужней настоящего? Что истинно важно не то, что есть, а то, чего ещё нет? Не явь, а призрак!»

Писатель всё-таки опровергает доводы своей юной собеседницы. В ответ на ее фактически лозунг «За тех, кто жив, кто-то идёт на смерть» Дорогин замечает: «Кто идёт на смерть, тот и сеет смерть». Это о круговороте не только смертей в мире, но и жестокости вообще.

Дорогин – интересный персонаж: немолодой литератор, попивающий, неряшливый, не отказывающий себе в мимолётных жизненных «радостях», он, вместе с тем, человек честный, проницательный, порой прямолинейный. Себя оценивает достаточно критично: «я – графоман». «Новым оракулам» предпочитает граммофон: может, он и играет пошлости, зато не лжёт, не выдаёт их за свет истины. Дорогин любит, как умеет, «эту несуразную страну», свою Одессу, ее жителей разных национальностей. И осознаёт хрупкость человеческой жизни, ценность каждого её мгновения, её связь не только с семьей, но и со всей землёй. Его «похвальное слово пошлости» звучит очень проникновенно и убедительно. Ведь на самом деле «запах домашних пирогов и варенья», «жёлтый абажур над вечерним столом с горячим чаем», неспешные застольные беседы, «миг один растворенья друг в друге» – это никакая не пошлость, а обычная жизнь с ее семейными традициями и домашними ритуалами, с душевным теплом и непосредственностью человеческих отношений.

А вот Вера людей не любит, для нее они – «людишки», тупые, пошлые, жалкие, копошащиеся «ради своей утробы». И при этом личности, подобные этой девушке, стремятся к благу для всего человечества. Но возможно ли принести благо всем, не любя конкретного человека? Этим вопросом задаётся русская литература на протяжении не одного столетия. И оказывается, что «агрессивный высокий дух ничуть не лучше» пошлости, т. к. требует «океанов крови», во имя высоких целей «не гнушается быть беспощадным», оправдывает любую жестокость. Потому и не увенчался революционный переворот торжеством «свободы, равенства и братства».

Жаль, что не удалось раздобыть вторую часть пьесы: интересно было бы посмотреть, сохранит ли Вера свои прежние убеждения к февралю 1918 года, спустя несколько месяцев после революционных событий.