3

Примерно 2/3 текста я недоумевал: к чему это всё?
Детки-пансионеры живут в интернате (не в интернете), попивают водочку, папироски покуривают. Шпаги носят, но всё равно они дети.
Написано весьма затейливо.

Тёрлес почувствовал, что оно охватило его со всех сторон. Как далекие, темные силы, оно грозило уже с давних пор, но он инстинктивно отступал и лишь время от времени касался этого робким взглядом. А теперь какой-то случай, какое-то событие заострили его внимание и на это направили, и теперь, словно по какому-то мановению, это врывалось со всех сторон; нагоняя с собой огромное смятение, которое каждый миг по-новому распространял дальше.

Что это за такое "оно" остаётся неясным, поскольку это продолжение такого же непонятного предыдущего абзаца; и следующий за процитированным абзац примерно такой же. Чтобы врубиться, что речь идёт о том, что Тёрлес увидел кусок неба в просвете между тучами, надо вернуться назад на пару страниц. Другой вариант: плюнуть и читать дальше. Сначала возвращался, потом таки плюнул.
Автор, думаю, поставил перед собой цель описать в мельчайших деталях все телесные, эмоциональные и ментальные ощущения подростка. Если так, то наверняка он описывал свои ощущения, потому что никому не дано почувствовать чужие. Поскольку я не Музиль, описания эти во многом были непонятны. Можно, конечно, потратить несколько месяцев, чтобы это расшифровать, но гарантии, что пойму по-Музильски, нет никакой. Поэтому и не буду пытаться. В конце концов не так уж важен мне этот Музиль, чтобы тратить на него время. Хорошо, что книгу его прочитал, и пусть он будет доволен этим фактом на том свете. Я сам часто смотрю на небо, но испытываю при этом совсем другие чувства, которые, вероятно, не понял бы Музиль, так что мы с ним квиты.

В результате чуть не бросил книгу, но хотелось всё-таки выяснить, совокупится ли Тёрлес с Базини -- это раз. И каким образом выстрелит повешенный на стену револьвер -- это два.

В последней трети дело стало проясняться.
Интересные психологические и даже философские моменты появились. Думаю, вся книга была написана для следующих двух фраз:

#1. наша мысль лишена твердой, надежной почвы и проходит над дырами…
#2. Великое понимание вершится только наполовину в световом кругу ума, другая половина — в темных недрах естества.

Вот честно: если всю тёмную, идеалистическую и субъективную и белиберду выкинуть, а вот это развить, получилось бы куда интереснее. Справедливости ради скажу, что это сделано в самом конце, но недостаточно.

И зря автор отказывает в уме Байнебергу и Райтингу. Они вполне умны и дальновидны. Макиавелли был бы ими доволен вполне.
Райтинг действительно простоват, но это только на фоне Байенберга. У того есть изощрённейшая жизненная философия. Смесь буддизма с фашизмом, нечто вроде ницшеанства.
А в одном эпизоде Музиль предвосхитил Кастанеду. Это когда он развивал теорию, что можно остановить мысль, не убивая человека, и посмотреть, что получится. И правда интересно -- что? Получилось лучше, чем у Кастанеды.
Не понял только, зачем Байенберг излагает свою теорию Тёрлесу? И вообще, зачем этим двоим нужен совсем не похожий на них Тёрлес? Они и без него славненько поиздевались бы над бедным слабаком Базини.

В связи с этими издевательствами задумался над сегодняшним буллингом.
Думаю, нынешние школьники так красиво и даже возвышенно рассказать о себе не могут, как это делает Байенберг, но в этом ли дело? Суть та же, и, думаю, Тёрлес хорошо описал своё состояние: его интересовал не Базини и не его мучители, а он сам в этой неординарной ситуации:

Если бы они спросили его: почему ты издевался над Базини, он ведь не смог бы ответить им — потому что интересовало меня при этом происходившее в моем мозгу, нечто такое, о чем я и сегодня, несмотря ни на что, еще мало знаю и по сравнению с чем все, что я об этом думаю, кажется мне неважным.

(Прошу прощения за не слишком ясный синтаксис; это не я, это Музиль.)
И вот ещё:

Он принадлежал тогда к тем эстетически-интеллектуальным натурам, которым следование законам, а отчасти, пожалуй, и общественной морали дает некое успокоение, избавляя их от необходимости думать о чем-то грубом, далеком от душевных тонкостей, к натурам, которые, однако, соединяют какое-то скучающее безразличие с этой большой внешней, немного ироничной корректностью, стоит лишь потребовать от них более личного интереса к ее объектам.

Снова прошу прощения: это опять он, Музиль, таким вот образом выражает в самом деле хорошую мысль.
После этой фразы, кстати, идёт пара страниц обычного для этой книги бреда, призванного разъяснить идею для тех, кто не понял. Нечего и говорить, что разбираться в этом "пояснении" выше моих сил. Приведённая фраза -- единственная, которую я понял из целой вереницы ещё более цветистых. И так построен весь текст. Если бы выкинуть весь выпендрёж, отличный рассказ получился бы. Страниц эдак на 25.

Итог такой.
Музиля я, кажется, запомню надолго. Это будет надёжной гарантией, что больше его в руки не возьму. Не сомневаюсь, что у него и без меня достаточно читателей, поскольку сто́ящие мысли у него есть. Думаю, примерно четверть из них мне даже удалось выгрести из тонны словесной руды.