5 Милая наивная мистика с непременным хэппи-эндом

Этот праздничный сборник включает в себя пять "мистических" повестей Диккенса:

"Рождественский гимн в прозе" (или Рождественская песнь в прозе) - "святочный рассказ с привидениями";
"Колокола" - "рассказ о духах церковных часов";
"Сверчок за очагом" - "сказка о семейном счастье";
"Битва жизни" - "повесть о любви",
и, наконец, "Одержимый или сделка с призраком".

Конечно, самой известной является "Рождественская песнь в прозе" - ей здесь посвящена отдельная ветка. Ну, еще бы, после мультфильма про дядюшку Скруджа это имя знают даже дети.

Остальные повести не столь известны, но удовольствия приносят не меньше. Кто же не хочет погрузиться в мистику и повстречаться с привидениями! Особенно в предвкушении праздника, еще недавно главного праздника в году.

Цикл рождественских рассказов оказался побочным продуктом одного серьезного заказа, который сделала Диккенсу серьезная газета. Ему поручалось написать о бедственном положении малоимущих граждан, чтобы призвать обеспеченных членов общества поделиться своими богатствами. Диккенс репортаж писать не стал, а затаился надолго... чтобы выдать вот этот цикл. "Это гораздо более действенный способ повлиять на сознание людей!" - был убежден автор-идеалист. В наше время этот порыв может вызвать разве что улыбку: вряд ли кто-то после прочтения "Рождественской песни" помчится в благотворительный фонд со своими денежками. Не думаю, что на многих сей трюк подействовал и 170 лет назад...

Тем не менее повести были написаны - а мы наслаждаемся слогом и восхищаемся чистотой помыслов автора и поныне.

Если назвать одним словом общее впечатление от призраков в сборнике, это будет... улыбка. Ну, как в наше время спецэффектов и 3D-фильмов не улыбнуться при описании этих "страшных привидений":

Безжизненное и холодное, свинцово-серого цвета руки и ноги и в лице ни кровинки - но те же черты, те же блестящие глаза и седина в волосах, и даже мрачный наряд - точная копия одежды Редлоу, - таким возникло оно, без движения и без звука обретя устрашающую видимость бытия.

Но, наверное, полтора столетия назад это было страшно...

Повести, написанные к Рождеству, несмотря на все эти околомистические игрушки, должны были быть радостными и праздничными. И здесь Диккенс верен себе: всякая история заканчивается на оптимистической ноте, будь то навеянные злобными чиновниками страхи ("Колокола"), исчезновение невесты перед приездом жениха ("Битва жизни") или потеря памяти...

Вот об этой последней повести - "Одержимый или сделка с призраком" - я и хотела рассказать более подробно. Так получилось, что, утомленная убогим стилем современного писателя Олега Роя в его повести "Старьевщица", я пообещала "лечить стилистические раны рождественскими историями Диккенса". Уж не знаю, почему выбор пал именно на это лекарство - видимо, где-то я наткнулась на подходящую случаю рецензию. И тут в последней повести я читаю:

Еще одно рождество наступило, еще год прошел! — пробормотал Ученый и тяжело вздохнул. — Длиннее стал бесконечный счет воспоминаний, над которыми мы трудимся и трудимся, на горе себе, пока Смерть ленивой рукою все не спутает и не сотрет, не оставив следа…

И что же происходит дальше? Да, появляется пусть не покупатель воспоминаний, а... скажем так, субъект, готовый помочь бедному Ученому избавиться от дум о прошлом. Просто стереть все неприятные воспоминания - в отличие от Старьевщицы, этот лекарь покушался только на плохие воспоминания, не дающие покоя и внутренней гармонии.

Нет, я не хочу лишиться добрых воспоминаний, не хочу утратить ни капли сочувствия, благодетельного для меня или для других. Что я потеряю, если соглашусь?

Оказывается, многие идеи Олег Рой слизал у Диккенса?! Да, он их осовременил и приспособил к реалиям 21 века, да и знаки поменял... Но многое настолько близко! Например, описание людей, лишенных воспоминаний. Или ощущение пустоты и неудовлетворенности после проведенной "операции"... Диккенс добрее и щедрее: его герой знает, чего он лишен:

...теперь он постоянно и глубоко чувствовал, сколь велика его утрата, и сожалел о ней, и ясно видел, как непохож он стал на всех вокруг.

Да и ответ на вопрос, зачем нужны воспоминания, у него более гуманный:

— Но можно я вам скажу, почему мне кажется, что хорошо нам помнить обиды, которые мы потерпели от людей?
— Скажите.
— Потому что мы можем прощать их.

Ну, а почему Ученый согласился на стирание воспоминаний и что из этого вышло... это уж читайте, не буду заранее предупреждать. И да, после того не забудьте подойти к портрету в галерее - тому самому, который висит в большой зале, - и прочитайте вслух надпись:

"Боже, сохрани мне память!"

И как же без стилистических изысков, за которыми я и погналась, достав с полочки эту книгу. Помните у Роя: "сказать, что ей было трудно, - ничего не сказать..." Вот как обыгрывает этот пассаж Диккенс:

Сказать, что обе ноги у нее казались левыми, а руки словно взятыми у кого-то другого и что все эти четыре конечности были вывихнуты и, когда приходили в движение, совались не туда, куда надо, значит дать лишь самое смягченное описание действительности.

А как вам такое вот откровение:

Нет ничего на свете, — сказал Тоби, — столь постоянного, как время обеда, и нет ничего на свете столь непостоянного, как обед.

Диккенс был верен себе, и уж его описания нельзя назвать ни примитивными, ни убогими, будь то воющий ветер или платье вошедшей женщины. Поэтому долгими зимними вечерами, когда за окном не утихает вьюга, а случайный прохожий в высокий воротник прячет от ветра лицо... откройте эту старую добрую книжку и погрузитесь в наивную мистику рождественских историй 19 века...