5 в ожидании чуда

Люди верят в собственное предназначение. Это помогает им чувствовать себя более весомо у окружающем мире, более значительными, чем есть на самом деле. Такое отношение характерно не для какой-то конкретной прослойки общества, а всех разом: от рядового гражданина до правителя. Одним ощущение исключительности даёт возможность выжить, другим – творить что вздумается, не опасаясь последствий. Люди настолько погружены в значительность своей жизни, что, только уже уходя, понимают — никому и ничему они не были нужны.
Ушли как пришли.

Шакал выгрызает у зайца нутро, а жизнь как шла, так и идет

Люди безвестной Империи всегда жили в мире с варварами. Так было до тех пор, пока на границе не появились чиновники из столицы и своим высочайшим указанием не назначили врагов для этой конкретно местности. Назначить-то назначили, но где взять видимое подтверждение для демонстрации враждебных намерений? Чтобы выполнить спущенную сверху обязательную разнарядку на врагов, начинают хватать местных жителей.

Свидетелем и невольным участником всех этих событий становится местный судья. Он слишком стар, чтобы кидаться спасать очертя голову или проповедовать наивное «не убий». Но всё же недостаточно окостенел душой, чтобы раствориться в беснующейся толпе, требующей больше крови и пыток. Судья пытается придерживаться нейтралитета, но его ситуационного лицемерия хватает ровно до первой встречи с жертвами нового режима. Ему становится стыдно.

Именно это чувство мучительного стыда за причастность к роду человеческому становится главной причиной того, что судья не раз и не два попытается изменить систему и измениться самому. Он хочет прогреметь, увидеть, дотянуться до скрытого знания, которое суть причина и оправдание всему, но. Тут история делает полный оборот и возвращается к своему началу, буря стихает, искалеченная девушка ушла со своими родичами-варварами, а дети на площади лепят снеговика.

Ухожу, чувствуя себя очень глупо — со мной такое бывает теперь часто, — как человек, что давным-давно заблудился, но упрямо тащится по дороге, которая, возможно, не приведет его никуда.

Книги Кутзее мне всегда кажутся невыносимо одинокими. Это чувствуется буквально с первых страниц, когда все происходящее сужается до мыслей и действий одного конкретного человека и всё, что происходит вокруг него, превращается в фон, на котором он развивается. Но все это - как будто ты смотришь на окружающий мир прямиком из его черепной коробки, глазами, руками и чувствами. Кутзее в этом плане требует почти предельной эмоциональной отдачи, когда у тебя фактически отнимают возможность воспринимать происходящее ретроспективно, а заставляют самого проползать по всей этой мясорубке из мыслей и чувств.

И, закрыв последнюю страницу, долго сижу, уставшая от ожидания чуда, разочарованная миром и собой, — слепое эхо чувств и мыслей главного героя этой истории. Это ощущение быстро проходит, смываемое будничными делами, которые требуют своего решения здесь и сейчас. Но момент, момент продолжает длиться внутри, как и любое, пускай и краткосрочное, соприкосновение с вечностью.