Рождение книги

Я выхожу на скользкую дорожку теоретизирования. Как рождается книга? Существует всеобщее заблуждение, что вот, мол, автор имеет некое послание к человечеству и пишет книгу. Грустно, когда это так. На самом деле всё происходит несколько иначе. Автор пишет книгу, чтобы понять. Чтобы получить опыт. Чтобы разобраться – в себе, человеке, какой-то конкретной ситуации. И когда это случается, рождается книга. Так, Ф.М. Достоевский пишет «Записки из мёртвого дома», чтобы понять свой острожный опыт, чтобы понять русского мужика, дворянина или мещанина в условиях острога. И этот опыт Ф.М., а вместе с ним и все читатели этой повести – получили сполна, по написании книги. Когда была поставлена последняя точка. Не до. А после.

Проза о новом человеке и антинигилистическая проза второй половины XX века пытается разрешить проблему традиции и нового. И что самое удивительное, писатели не приходят к консенсусу. Не смогли договориться. Либо - традиция, либо – новое. Теза и антитеза. И - невозможность синтеза. И опять наглядно повторяется высказанная мной мысль – Писемский понимает о нигилистах после написания «Взбаламученного моря» и «В водовороте», Гончаров – после «Обрыва», Достоевский – после «Бесов», Лесков – после «Некуда», «На ножах» и «Соборян», Клюшников – после «Марева». Это соборный опыт русских писателей о нигилизме и нигилистах, объёмно завершающийся русской прозой о новом человеке.

Вот есть один крайне интересный пассаж философа М.К. Мамардашвили о литературе – это предисловие к книге Марселя Пруста «Заметки об искусстве и литературной критике», статья «Литературная критика как акт чтения». О типичном заблуждении о книгах М.К. пишет:

…или человек убегает посредством книг от действительности, или книги дают ему путь в ней, известный кому-то за него и вместо него и навязываемый ему извне «ради его же собственного блага», а он их пассивно потребляет, черпает «мудрость жизни», «истины», в том числе способ переустройства мира, самого себя и так далее.

И о положении вещей, то что понимал Пруст, например:

…искусство словесного построения есть способ существования истины, действительности и что ее нельзя внушить научением и она не предсуществует в готовом виде.

Вот, собственно, мысль М.К., которую я по-своему пытался высказать:

…в XX веке отчетливо поняли старую истину, что роман, текст есть нечто такое, в лоне чего впервые рождается и автор этого текста как личность и как живой человек, а не предшествует как «злой» или «добрый» дядя своему посланию. В этом смысле и оказалось, что литература, в общем, – не внешняя «пришлепка» к жизни (развлекательная или поучительная) и что до текста не существует никакого послания, с которым писатель мог бы обратиться к читателям. А то, что он написал, есть то лоно, в котором он стал впервые действительным «Я», в том числе от чего-то освободился и прошел какой-то путь посредством текста, посредством труда слова.

И прекрасный пассаж о Достоевском:

…почему-то принято слишком торжественно писать и говорить о Достоевском. И действительно, явно (и я так воспринимаю), на наших глазах, Достоевский имеет дело с самим собой, пишет себя по «зеркалу», ищет путь, бытие, выправляет их по экспериментальным реализациям в словесной действительности и не излагает никакого учения. И если мы это воспринимаем как нечто «учительское», то только потому, что мы можем сделать близким себе путь человека, который в существующих условиях культуры и отбрасывая ее стереотипы, отбрасывая ее предрассудки, устоявшиеся проблемы, приостанавливая в себе стихийно производимые ею душевные сдвиги и состояния, дивился действительному смыслу своего существования и тому, что оно свидетельски явило об окружающем собственной, так сказать, «персоной».

Повесть Сигизмунда Доминиковича Кржижановского «Клуб убийц букв» - это уникальный опыт автора о литературе. Дело происходит в абстрактном тоталитарном буржуазном государстве. Трое писателей создают клуб, где зачитывают по памяти свои произведения, которые они никогда не напечатают. Издание книги - как предательство самой идеи книги. Есть какой-то условный событийный ряд в повести, но самое ключевое – вставные новеллы – ненаписанные книги. И одна такая ненаписанная книга – пьеса о Гильдене и Штерне – персонаж Шекспира прихотью писателя разбился на двух человек. А был ещё такой фильм – «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». Получается, «Гамлет» продолжает своё бытование в искусстве – это не законченное произведение, «Гамлет» постоянно дописывается. А был ещё фильм, где персонажи «Гамлета» были одеты в костюмы наполеоновской эпохи и разъезжали по саду по… миниатюрной железной дороге. Есть ещё Высоцкий в трико и от него никуда не спрятаться... В книге есть всё, что мы в ней прочитали и рождается она «муками творчества», после того как…

Если решитесь когда-нибудь написать книгу, не надо никаких посланий, постарайтесь понять.