5

С отзывами на Достоевского всегда одна и та же петрушка (не оговориться бы с «Бесами», не ляпнуть «Петруша») – очень трудно найти ту изначальную печку, от которой ноги сами пойдут в пляс. Я начну с рассказчика. Тот редкий случай, когда история у Достоевского льется не от имени никого и не от имени автора, а от вполне конкретного дяденьки, который якобы во всех событиях «Бесов» оказался замешан. Это немного странно, по той простой причине, что временами автор «забывает» о том, что этот рассказчик есть и начинает вещать от имени того непонятного и безликого демиурга произведений, которым он и является. Потом словно спохватывается – и в повествовании вновь появляется дяденька с именем и будто бы биографией, хотя он до самого последнего момента останется самым картонным и схематичным из всех персонажей «Бесов». Зачем же Достоевскому понадобилась эта ширма? Мне кажется, что автор намеренно не хочет говорить о Ставрогине, нечаевщине и революционных идеях от своего лица, чтобы читатели на стали приписывать ему лишних идей и мыслей. Отсюда и появляется невнятный дяденька, который будто бы нам про «Бесов» и вещает, хотя добрую половину информации, описанной в романе, он просто не мог знать. Вторая мысль по этому поводу – рассказчик понадобился, чтобы подчеркнуть интерес к Ставрогину не Достоевского, как автора, а простого обывателя. Действительно, его яркая фигура не так интересна Фёдору Михайловичу, чем чуть менее заметные, но более важные для автора герои-идеи. Опять же, повторюсь, это всего лишь мои мнения и догадки, бесы его знают, что там на самом деле.

Ну да ладно, танцуем дальше. Расправились с рассказчиком, берёмся за название. В романе есть сцена, в которой упоминается сон о России, одержимой революционными идеями, словно бесами. Но это только одна грань «бесовщины», потому что о каких только её проявлениях в масштабном полотне романа речь не пойдёт… Как мне показалось, самое главное во всех этих возможных трактовках – слово «одержимость». Не зря перевод на английский (на французский, кажется, тоже как-то похоже) блумсберийцы сделали с акцентом на название Obcessed, «Одержимые». Ведь «бесы» - это действительно не демонические сущности с рогами, копытами и пятачками, а беспокойные думы. Одержимых в романе пруд пруди, каждый второй, если не первый. Тем не менее, одержимые иной раз кажутся нам больше типажами, чем реальными людьми. Типажи до сих пор не меняются. Всё так же бродят по улицам Верховенские-старшие, которые так хотят прослыть интеллектуалами, что выглядят полными ослами. Забавно, кстати, наблюдать за трансформацией его речи по ходу течения романа. Если в начале он лишь изредка вворачивает в речь парочку изящных французских словечек, то к последним главам он почти полностью переключается на басурманскую французщину.

О героях, впрочем, чуть позже. Пока не забыла, хотелось бы ляпнуть ко всем тем, кто долетел до середины отзыва: если вы еще не читали «Бесов», а только собираетесь, то обязательно проверьте, если ли в вашем издании глава «У Тихона». В советских сборниках сочинений ее зачастую не печатали (почему, кстати, ума не приложу – вещи там, конечно, говорятся жутковатые, но не настолько, чтобы вдруг уничтожать целую главу). Глава, кстати, сыроватая, возраст девочки в ней дается в двух вариантах, но это не суть. Какой бы вариант ни был, он все равно не слишком красит Ставрогина. Зато без этой главы, как мне кажется, вся суть его образа совершенно теряется. А так как для многих читателей главным персонажем будет являться именно он (хотя, как водится, о главенстве персонажей в таком их изобилии – как и почти всегда – у Достоевского можно поспорить), то не хотелось бы лишнего недоумения по поводу некоторых аспектов его диковатого поведения.

Ещё для прочтения «Бесов» надо запастись небольшим запасом истории и фактов. Во-первых, хотя бы краем уха послушать, что такое нечаевщина и с чем её едят, а заодно узнать про прототипа Шатова. Впрочем, во всех уважающих себя изданиях это прописано где-то в сносках или заметках, надо просто не лениться и вовремя в них заглядывать, тогда в романе откроется огромная сцена иносказательного действия. Во-вторых, неплохо бы вспомнить про вражду Достоевского и Тургенева. В «Бесах» очень сильна сатирическая линия (ах, как изумительна сцена бала у Виргинских, где на орехи достается всем и вся!), и катком юмора Фёдор Михайлович проходит по своему врагу. Заодно в образе Кармазинова перепало стёба и романтизму (наверное, отсюда и фамилия, похожая на Карамазина) в розовых ленточках и пурпурных сопельках. Реализм vs. Романтизм: отражение событий и фактов против извечного пихания себя и своих ощущений вместо реальности.

Под конец же можно и немного про персонажей. Как ни крути, а характеры у Достоевского всегда интереснее всего. От проклятого Ставрогина никуда не убежишь, он так и будет прорываться в центральные интересные фигуры. Не зря про него в самом начале говорят, что всё в нём «что-то уж очень». Очень и чересчур, слишком много. Поначалу он кажется демоническим, но это всё псевдодьявольщина. Настоящий бес и дьявол в романе – завистливый Петруша Верховенский, вот уж кто воистину не только одержимый, но и почти шизофреник. Его восприятие реальности искажено в угоду его собственным желанием. Вспомните самые первые сцены с ним. Когда кто-то шепчет, он говорит, что кричат. Когда кто-то спокоен, он возмущается, что человек ухмыляется или смеётся. Начинаешь задумываться, к чему вообще этому двигателю романа все его интриги и понимаешь, что логической причины-то и нет. Просто Петруша одержим завистью, из-за неё и творит всякую бесовщину.
Кириллов поначалу тоже кажется чем-то иным, каким-то сверхчеловеком. На деле же оказывается, что он и вовсе не человек, а какая-то идея выраженная антропоморфно.
Самый светлый персонаж – это Шатов, маленький клончик князя Мышкина. Заодно он оказывается прекрасным психологом, который «загадку» Ставрогина видит насквозь.

Наконец, Николай Всеволодович. На первых страницах кажется нам пустым провокатором, позже о нём начинает идти слава сумасшедшего… Но это не физическое сумасшествие, а, опять же, одержимость. Образ Ставрогина раскрывается на протяжении всего действия. Это не обычный человек, это логическое начало без души. У него под ногами духовной почвы, он от всего отстранён из-за этого и постоянно чувствует свою ущербность. Если уж распределять грехи по персонажам, то Николаю Всеволодовичу по полной достаётся равнодушие. И этот грех, как мы видим, действительно страшный. Ставрогин чувствует внутри себя бурную карамазовщину, какое-то начало, которое хочет действовать, делать, жить, а не просто существовать. Но отсутствие духовности мешает ему приложить куда-то свои силы. Так и получается, что внешне он всем из-за этого кажется скучающим обаятельным демоном, а внутри – испуганный и одинокий неприкаянный ребёнок. Ставрогину не хватает простых человеческих эмоций, в которых он разбирается, как свинья в апельсинах. Поэтому он пытается откуда-то их добыть… Пусть и негативные. Хотя бы такие. Тем более, что негативчик-то получать куда легче.

В итоге роман потрясает. Очень масштабный, многоплановый, глубокий. Можно рассматривать его только с того аспекта, который вам интересен. Психологизм? Пожалуйста. Революция и история? Туточки. Сатира или реализм? Да всё тут есть, выбирайте и читайте. Впрочем, лёгким это чтение не будет.