И написали ему, что «есть он, Жиган, не шантрапа и не шарлыган, а элемент, на факте доказавший свою революционность», а потому «оказывать ему, Жигану, содействие в пении советских песен по всем станциям, поездам и эшелонам».
И много ребят подписалось под той бумагой — целые поллиста да ещё на оборотной. Даже рябой Пантюшкин, тот, который ещё только на прошлой неделе писать научился, вычертил всю фамилию до буквы.
А потом понесли к комиссару, чтобы дал печать. Прочитал комиссар.
— Нельзя, — говорит, — на такую бумагу полковую печать.
— Как же нельзя? Что, от ней убудет, что ли? Приложите, пожалуйста. Что же, даром, что ли, старался малый?
Улыбнулся комиссар:
— Этот самый, с Сергеевым?
— Он, язви его шельма.
— Но уж в виде исключения… — И тиснул по бумаге.
Сразу же на ней РСФСР, серп и молот — документ.