- Непременно передам. Мария Федоровна редкая женщина. Смелая, преданная. Первая актриса в Художественном, любимица публики, а вот все оставила - и вместе с Горьким к нам. Представляю себе ханжески-презрительные взгляды людей ее прежнего круга. Наверняка знакомые отказывались узнавать, отворачивались. А она с гордо поднятой головой пошла в наш новый мир.

- Вот таких Горький и называет...

- Да, да, Человеком с большой буквы! Радостно, что и такие женщины идут в революцию!

Горький открыл дверь в двухместное купе, посторонился:

- Входи, Маруся.

Помог раздеться и, стряхнув капельки от растаявших снежинок, повесил шубку на плечики. Она, позабыв снять горностаевую шапочку, порывисто повернулась, обхватила его шею и поцеловала в губы.

- Вот мы опять вдвоем в купе! Люблю так ездить с тобой!..

- Погоди, нетерпеливая. Пальто мокрое, простудишься.

- Люблю, люблю! - повторяла Мария Федоровна и, задыхаясь от счастья, продолжала целовать. - А ты?.. Ты счастлив, что мы вместе? Любишь по-прежнему?

- Еще спрашиваешь! - Горький сбросил пальто и прижал жену к груди. Больше, чем раньше! Черт знает как!.. И слов не подберу... Ей-богу, правда!

Мокрые усы щекотали шею, голова Марии Федоровны запрокинулась, и шапочка свалилась на сиденье.

- Верю, верю... Чем дальше, тем больше... Хотя ты так часто продолжаешь писать в Нижний...

- Не надо, Маруся, об этом. Там сын, маленькая Катюшка... Мы же уговаривались...

- Извини, Алеша... Сама не знаю, как вырвалось...

- Я детей люблю. Очень люблю. Буду заботиться...

- И я своих тоже. Будут приезжать к нам.

- Да, да. Обязательно. И непременно. Ты у меня такая сердечная... Необыкновенная...

Горький провел рукой по золотисто-каштановым волнистым волосам Марии, про себя отметил: "Какие пышные! Без всякой завивки! И вся она, Человечинка, красивая! Даже не столько телом, сколько душой. Единомышленница моя!"