…вот он высокий, плотный, с заметно выросшим животом, в новом костюме сановно протискивается к столу президиума и занимает в нём своё привычное место, несколько сбоку; поворачиваясь туда и сюда плотным туловищем, он как бы опрастывает плечами вокруг себя место, чтобы просторнее было сидеть; особым, хорошо им усвоенным, профессорским движением выдёргивает из нагрудного карманчика заграничные очки с двойными стёклами, в которых, как молния, проносится отражение всего зала с его лепным потолком и сверкающей люстрой, и несколько рассеянным — тоже весьма профессорским — жестом надевает на свой красивый, толстоватый в переносице нос; он прочитывает листок с повесткой дня, с глубокомысленным видом делает на полях несколько пометок карандашом, а затем таким же хорошо отработанным движением, зацепив указательным пальцем за ухом дужку очков, сдергивает их с носа и, как фокусник, опускает в нагрудный карманчик, откуда выглядывает конец носового платка; и всё это так внушительно, с такой учёной солидностью, что никому из сидящих в зале и в голову не придёт, что этот человек с профессорски строгим лицом, в сущности, ловкий администратор, который держит в своих цепких руках всё институтское хозяйство — не больше.
Он сидит рядом с известными учёными как равный среди равных, и никого это не удивляет, и никто понятия не имеет о том, что до сих пор Новосёлов даже не совсем грамотно пишет и недавно машинистке, перепечатывавшей его статью, пришлось исправить две орфографические ошибки, так как вместо слова «майор» он написал «маеор», а вместо «сметана» — «смитана».
…Он сидит в президиуме. Все к этому привыкли. Никого это не удивляет…