Я продаю веру в бутылке: иорданскую воду с того самого места, где сошел голубь, косточки невинных вифлеемских младенцев, осколки светильников, которыми запаслись мудрые девы. Я предлагаю волосы Марии Магдалины, рыжее, чем у мальчишки-шотландца, белое молоко Богородицы в ампулах не больше ее сосцов. Раскладываю на лотке почерневшие пальцы Иосифа Обручника, пальмовые ветки из Земли обетованной, волоски того самого осла, на котором Господь въехал в Иерусалим. И мне верят. А как же иначе? Разве шрам на лице не доказывает, что его обладатель побывал в Святой земле и сражался за реликвии с сарацинами?
Шрам не пропустишь: лиловый и сморщенный, как старушечья срака, он растягивает мой нос на полщеки. Дыру на месте глаза зашили, веко с годами съежилось и ушло в глазницу, словно корка на пудинге. Однако я не прячу лицо — что убедительнее докажет подлинность моего товара? Глядите, люди добрые, моя кровь пролилась на улицах Святого града!