Тело работы: как графический роман стал отдушиной для выхода женского стыда

Данная художественная форма позволила многим женщинам-иллюстраторам указать на несоответствия в том, как они видят свои тела и как их тела видят окружающие их мужчины

Автор: Кристен Радтке (Kristen Radtke)

В книге «Commute: An Illustrated Memoir of Female Shame» (Поездки на работу: иллюстрированная автобиография женского стыда) Эрин Уильямс рисует себя десятки раз. Откровенные и реалистичные изображения ее тела перемещаются по страницам автобиографии и в роли человека, терпящего банальности, и в роли объекта сексуальных домогательств, восстанавливающегося после травмы. В воспоминаниях об одном дне с длительными отступлениями для размышлений ведется хроника, как повседневных занятий, так и более масштабных: от тайных сексуальных встреч до трезвости и материнства. Это означает изрядное количество трудного, иногда полного стыда материала: «Каждое утро я просыпалась и не могла вспомнить, был ли у меня ночью секс, я трогала себя пальцем, проверить, больно ли мне», – пишет Уильямс под рисунком, изображающим руку под ее скомканными шортами.

Она рассматривает, как ее тело используется одновременно приватно и публично – вопрос, особенно интересный в подобной форме, когда художник снова и снова рисует себя. Она строит уравнение, в котором желаемое приравнивается к видимому, и борется с выбором всего из двух вариантов, предпочитает ли она быть объектом или игнорироваться.

До 1989 года «Кодекс комиксов» запрещал изображения «недозволенных половых отношений» в основных комиксах (имеется в виду графический роман или комикс, продаваемый издателем-распространителем), и из-за этого ограничения комиксы превратились в пространство подпольного освобождения. Художники стали работать, не беспокоясь о коммерческой рентабельности, потому что ее не было. Это был дух, в котором Алин Комински-Крамб начала рисовать нелепые до безобразия тела, Фиби Глокнер выпустила комиксы, наполненные ультрареалистичными рисунками сексуального насилия над подростками, а Элисон Бешдел начала свою длинную серию комиксов «Dykes to Watch Out For» (Подглядывать за лесбиянками).

Чувство стыда простирается далеко за пределы сексуального поведения и тела. Но с древнейших историй – Ева ест яблоко и хватает все, что под рукой, чтобы прикрыться – стыд, особенно женский стыд, часто ассоциируется с телесностью или желанием. Тело – это пространство, из которого невозможно вырваться, поэтому это то место, из которого мы проецируем себя в мир и к которому взамен получаем пристальное внимание. «Само визуальное представление часто воспринимается как "чрезмерное"», – пишет Хиллари Шут в «Graphic Women: Life Narrative and Contemporary Comics» (Графическая женщина: жизненный нарратив и современные комиксы), имея в виду, что на женские воспоминания иногда смотрят с подозрением.

Женский стыд часто связан с травмой, сексом и обличением. Как пишет Эрин Уильямс в «Поездках»: «стыд – это инструмент угнетения», и во всех комиксах художницы выставляют пестрые автопротреты, рисуя свои тела, травмы и желания.

«Стыд был темой значительной части женских работ и комиксов в частности. [Потому что] комиксы – это форма близости. Это способ сделать видимым внутренний мир человека», – говорит Хиллари Шют.

Иллюстрация дает возможность не только изобразить реальное физическое тело, но и показать, как человек видит себя. «[Комиксы] рисуются и пишутся с внутренней точки зрения», – говорит Шют. Визуальные представления женских тел с использованием карикатурных и иногда гротескно-преувеличенных форм могут действовать совершенно иначе, чем живое представление на телевидении, в кинофильмах или даже художественной прозе. Телевидение ограничено, по крайней мере в некоторой степени, возможностями реальных тел, в частности визуально привлекательных. В прозе трудно и слишком громоздко описывать то, как дрожит рука и образуются складки на животе каждый раз, как наш герой наклоняется, но в комиксе нам напоминают о теле каждый раз, когда оно изображается – часто в каждой секции или странице.

Например, «Will Someone Please Have Sex With Me» (Кто-нибудь, займитесь со мной сексом) Джины Винбрандт описывает одиночество и неудовлетворенные сексуальные желания молодой женщины в неловких деталях и неоновых очертаниях. Выражения ее лица постоянно утрируются – язык высовывается изо рта, тело представлено преувеличенными выпуклостями.

Вопиющий пример физической карикатуры можно найти в популярном книжном и интернет-комиксе «Hyperbole and a Half» (Гипербола с половиной) Элли Брош. Предметом Брош часто является ее беспокойство и депрессия, и тело, которое она рисует, изображая себя, вовсе не является телом, по крайней мере, в смысле реалистичного представления: это клякса в форме макаронины с палками рук и ног, и желтая шишка, изображающая конский хвост над лягушачьим лицом. «Этот персонаж эволюционировал и не похож на меня, но в некотором смысле он изображает меня. Это абсурдная, грубая штучка, но это действительно то, что у меня внутри. И это более точный способ изобразить себя», – сказала Брош в интервью на NPR в 2013 году.

По сути нет ничего радикального в том, чтобы рисовать себя, но само по себе воспроизведение женского тела рискует подвергнуть осмотру внешность художницы. Когда вышла моя первая книга, графическая автобиография, я была удивлена рецензиями, которые обращали внимание на то, как я выгляжу. Одна из рецензий гласила: «Из-за обилия автопортретов фото автора на обороте обложки странно беспокоит, потому что она одновременно и явно напоминает, и в то же время слегка противоречит персонажу ее работы». То есть я изобразила себя одновременно слишком и недостаточно реалистично.

Вскоре я стала сомневаться в своем теле каждый раз, когда садилась рисовать. Вырезать мне эту складку жира или подчеркнуть ее? Приглаживаю ли я волосы? Часто я фотографирую себя перед тем, как рисовать сложные позы. На одном фото мои соски слегка просвечивали через майку. Я подумала: стоит ли мне нарисовать их? Что это будет значить, если у меня есть соски? А что будет значить, если у меня нет сосков?

В 2017 году писатель и иллюстратор Мира Джейкоб работала над своей собственной графической мемуарой «Good Talk: A Memoir in Conversations» (Добрый разговор: воспоминания в беседах). «Привет, есть минутка поболтать о рисовании обнаженной натуры? Мне нужно знать, выглядит ли то, что я нарисовала, цыплячьим», – написала она однажды днем. Она показала мне рисунок, который сделала с обнаженной двадцатилетней себя. «Как ты думаешь, меня раскритикуют?» – спросила она. Мира раньше не рисовала себя обнаженной – по крайней мере, не для общественного потребления – и ей не терпелось изобразить себя в ее физическом расцвете молодости. Иллюстрация не должна была изображать стыд. Она сопровождала раздел, изображающий молодую женщину, вступившую в приятные сексуальные отношения по обоюдному согласию, однако сам рисунок привлекал небезопасное внимание, уводя далеко за рамки смысла повествования. Подобно другим женщинам, ее внешность всю жизнь тайно или открыто обсуждали, но рисунок вызывал дополнительную нервозность, как отнесется читатель к изображению ее тела, будет ли он критиковать или ругать ее. Вопрос, был ли рисунок цыплячьим или слишком робким, освещает еще один слой проблемы: оказывается, существует не достаточно наглядный способ нарисовать обнаженное тело.

Мира нашла временное решение: когда она рисовала обнаженное тело, она добавляла волос на лобке. «Просто сделай пучок побольше», – стали мы говорить друг другу, когда рисунок нуждался в «уродовании». Попытка Миры Джейкоб изобразить свое тело заметно перекликается с повседневными вопросами, которые Уильямс задает в «Поездках»: скрыть свое тело, значит защитить его от пристального внимания. «Ненавистники могут не пугаться слишком, но, думаю, "пучок" хорошее начало», – сказала мне Джейкоб.

Рисование женского тела не обязательно означает борьбу со стыдом, но во многих случаях оно может напомнить о том, как трудно быть в теле вообще. В начальной сцене фильма Тхи Буи «The Best We Could Do» (Лучшее, что мы могли сделать) героиня рожает полуголая на больничной койке. Когда она соглашается на эпидуральную анестезию, игла, введенная в ее позвоночник, преувеличивается настолько, что кажется размером с нее саму.

Критик Танир Оксман называет это качество «предлингвистическим чувством тела». Рисуя комикс, художник превращает внутреннее чувство во внешнее, физическое представление, которое, по словам Оксман, отражает то, как переживается стыд. «Вам стыдно больше, чем вы можете выразить это вербально… [Комиксы могут передать] несовершенства тела и его дискомфорт, не выражая их вербально».

Новая антология «Drawing Power: Women’s Stories of Sexual Violence, Harassment, and Survival» (Сила рисования: женские истории о сексуальном насилии, домогательствах и выживании) представляет работы более шестидесяти художников, сталкивавшихся с этим дискомфортом. «Многие парни посмотрят на мои комиксы и отшатнутся», – пишет легендарная художница-феминистка Роберта Грегори в «Adult Comics» (Комиксы для взрослых), относящихся к «Naughty Bits» (Потайные местечки), серии комиксов, которые она писала с девяностых годов до последнего выпуска в 2004 году. Роберта Грегори ясно утверждает, что это произведение не для мужчин, которых она отталкивает. «Noncompliant» (Несовместимость) Дженнифер Кэмпер имеет аналогичный посыл. «Я редко делаю автобиографические комиксы», – пишет она. Кэмпер провела плодотворную, важную работу по борьбе с сексуальным насилием, но перестала изображать себя. «В моих комиксах последнее слово за мной», – пишет она.

По словам Танир Оксман, самым сложным аспектом стыда является то, что «это форма самоизоляции», при которой женщин учат держать эти чувства в тайне, чтобы избежать дополнительного стыда, который возникает, если ими поделиться. Если стыд действительно является актом угнетения, то его рисование – от ежедневных унижений до глубоких сексуальных травм – можно считать упражнением в освобождении.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ