Как перенести великолепную вселенную Бальзака на большой экран?

Дрю Джонсон об «Утраченных иллюзиях»: романе 1843 года и фильме 2021 года

Что мы утрачиваем, превращая объемистый том «Утраченных иллюзий» Оноре де Бальзака в 141-минутный фильм #вотпрямщас, в наше несколько истеричное время?

Мы теряем знаменитую сцену в карете, когда Люсьена – классического расфранченного самоуверенного юнца, которого придется назвать чем-то вроде главного героя, – только что спустившего все свои деньги на потрясающе дурацкий наряд, отчитывает мадам Баржетон, его провинциальная (теперь уже) бывшая любовница, пока они с ее влиятельным кузеном маркизом д’Эспаром катаются по Елисейским Полям.

Сцену такой поразительной силы, что мы слышим ее отголоски и восемьдесят лет спустя, в разговоре Марселя со своим дядюшкой: совсем другая отповедь в совсем не похожей ситуации и на другой улице. Но конкретно в этой адаптации мы так и не увидим столько Парижа, сколько нам хотелось бы: только мельком, пара крупных планов, серия видов из Люксембургского сада – а большую часть времени мы будем безвылазно торчать в Пале-Рояль.

И хотя, да, есть очень смешная, основанная на чисто физическом юморе сцена, где уворачиваются от кареты на грязной улице, Париж по большей части остается идеей. Так что мы теряем Париж. Для такого блокбастера, как «Человеческая комедия» – масштабного (более ста романов и рассказов) незавершенного проекта Бальзака, дела всей его жизни – это действительно потеря, особенно если представить, что этот проект должен бы располагаться где-то между «Прослушкой» и фильмами вселенной «Марвел».

Другими словами, это вопрос размаха.

Возможно, сегодня это покажется непопулярным мнением – сегодня, когда нетфликсовский подход устаревает, в эпоху великого отката, великого сжатия, великого «но с другой стороны» – но, может быть, «Утраченным иллюзиям» стоило бы стать не 141-минутным фильмом Ксавье Джанноли, а сериалом?

И может быть, даже на несколько сезонов? Сезонов, в которых Люсьен де Рюбампре (или я хотел сказать: Шардон?) не только перебирается из провинциального Ангулема в Париж, а потом возвращается обратно, но снова и снова возвращается в Париж. В конце концов, это же Бальзак, с ним чем больше, тем лучше, а потом можно снять и продолжение – «Блеск и нищету куртизанок» .

Но это должен быть по-настоящему грандиозный сериал, который начинается, как полнометражный фильм: история о том, как меняющееся издательское дело становится уникальной возможностью и тяжелейшим испытанием для молодого человека по имени Сешар – чтобы выкупить у отца типографию, ему приходится чуть не душу продать. История родительской жестокости описана со всеми мучительными подробностями – а ведь Сешары только закуска на пиру Бальзака.

В этой экранизации у Сешара нет толком ни одной реплики. Фильм, похоже, совершенно игнорирует то, что было очевидно для Бальзака: в 1820-е, оглянувшись по сторонам и наугад выбрав человека, вы бы нашли готового героя для душераздирающего романа – пережившего страшные перемены, страдающего и все в таком духе. Каждый, кому было за пятьдесят, так или иначе пережил все стадии правления Наполеона и Великой французской революции. Разве это не те времена, когда Стендаль пережил отступление из Москвы, но старается не слишком часто вспоминать об этом? Но фильм довольствуется тем, что дотошно показывает нам утрированные странности хороших людей.

Проведя едва ли десять минут в провинции, мы намертво приклеиваемся к дорогому другу Сешара Люсьену де Рюбампре (никакому не «де», а просто Люсьену Шардону: его имя – краеугольный камень истории). Мы встречаем любовницу Люсьена, которая намного старше него – ее играет божественная Сесиль де Франс, – проскакиваем унизительную сцену в карете, и на этом провинциальное обрамление, такое значительное в романе, завершается.

Когда фильм осознает, что Люьсен на самом деле не очень-то интересен, темп резко увеличивается, особенно в средней трети: на авансцену выходят второстепенные герои, а монтажные врезки (сопровожденные обильными закадровыми комментариями) рассказывают о махинациях безумного десятилетия, когда огромные деньги создали медийный цирк, который фильм охотно параллелит с тем, что происходит сегодня.

К счастью, эти второстепенные герои чудесны и оживляют этот карнавал Реставрации. Венсан Лакост играет Этьена Лусто, продажного редактора «Дьявольского корсара», в комическом ключе и с видимым удовольствием (его, кстати, можно увидеть в сериале «Ирма Веп», который в июне вышел на HBO, как и Жанну Балибар, которая играет не менее испорченную маркизу д’Эспар). Покойный Жан-Франсуа Стевенен великолепно играет Сингали, за большие деньги продающего аплодисменты и освистывания на премьерах. А Саломе Деваэль очень трогательна в роли трагической актрисы, влюбленной в Люсьена. В нескольких сценах мельком появляется Жерар Депардье, призванный прибавить фильму авторитета.

Но самая любопытная фигура здесь несомненно Сесиль де Франс: трансформация ее героини, провинциальной любовницы Луизы де Баржетон, в экранизации показывает, как именно эти «Утраченные иллюзии», отдаляются от Бальзака и начинают идти своим путем.

Вы не можете пригласить Сесиль де Франс на роль кого-то не столь недосягаемо красивого, как Сесиль де Франс – а Баржетон такой быть как будто бы не должна. Или нам придется поверить в то, что ее красота была слишком велика для захолустного городка, из которого она приехала в Париж. Фильм прощает ей все – и небезупречную мораль, и небезупречный вкус – и настаивает, чтобы мы тоже простили. Книга куда более жестока к ней, и в какой-то момент она просто пропадает из виду. Здесь у нее есть своя сюжетная арка – и она все равно странным образом неподвластна критике.

Ким Бейсингер завоевала «Оскар» за похожую роль в «Секретах Лос-Анджелеса», и это как раз часть проблемы «Утраченных иллюзий». Глянец, литературное признание, журналистские оргии прошлых лет – если навести на них камеру, они выглядят шикарно… и ускользают с медленного огня неодобрения Бальзака. Бенжамен Вуазен в роли Люсьена замечательно наивен, но по сравнению с книгой, он все равно выглядит героем, у которого отсутствует больше опыт, чем принципы.

Это в свою очередь означает, что фильм заканчивается странным напутствием, вовсе не похожим на безумную концовку романа в стиле «продолжение будет следовать годами». Великолепно странная концовка, о потере которой я искренне сожалею.

Впрочем, забудьте. Пока я писал этот обзор, я понял, что мне нравится уже то, что и книга, и фильм говорят о бесполезности критиков, шатких скрытых мотивах и неизбежной предвзятости всякой критики. Позвольте мне изобразить эпоху Реставрации: сделайте скидку на мою продажность и представьте, что «Лит Хаб» так же коррумпирован, как и «Дьявольский корсар». (Если это и в самом деле так, я требую свою долю!)

Игнорируйте все, что я сказал: смотрите фильм, читайте книгу. Сам по себе фильм красив и очарователен. Например, он исключительно хорошо изображает формочки для печенья, которые мы используем как прокрустово ложе для оценки людей и которые становятся все более жесткими и мелкими, так что в них помещаются очень и очень немногие.

В фильме много очарования, его самый тяжкий грех в том, что из-за него Бальзак кажется намного легковеснее, больше похожим на Диккенса , чем это в принципе возможно. Что не так с Диккенсом? А то, что этот изворотливый делец и его кричащий непреходящий успех перебивает все попытки воскресить Бальзака для англоязычной публики. Примерно также во времена самого Бальзака его преследовал ныне позабытый Эжен Сю .

Так вышло, что в мае я сидел в комнате в Париже и думал о Бальзаке и Диккенсе.

Я был в Пасси, в доме Бальзака: чудесном маленьком музее в единственном уцелевшем до наших дней доме из всех, где он жил и писал. Впрочем, получилось весьма кстати: маленький домик в саду – сад по-прежнему прелестен – разрушенного большого дома. Пасси во времена Бальзака был почти пригородом Парижа, вниз по Правому берегу, вдали от кредиторов, которые выслеживали Бальзака, так что ему приходилось скрываться под именем своего домовладельца. В этих комнатах он закончил «Утерянные иллюзии», а теперь в них можно увидеть его стол, его трость, его кофейник первой необходимости и дюжину шаржей.

Но здесь есть и комната, стены которой полностью завешаны иллюстрациями из коллекционных изданий Бальзака: сотни героев – в полном соответствии с тем, что пишет Питер Брукс в недавней книге «Жизни Бальзака» – формируют образ автора, который создавал людей. А это не такой частый случай, согласитесь. Диккенс этим знаменит, но его герои выходят на сцену уже полностью готовыми – набор причуд и маньеризмов, значит, весьма вероятно, и упрощений.

Глядя на этот настенный пантеон, я думал, что герои Бальзака почти всегда вспоминаются в контексте: они неразрывно связаны со своим городом или деревней, определенным моментом жизни, непреодолимыми обстоятельствами.

Когда ее любимая хозяйка (и подруга детства) умирает и ее хоронят в бедняцкой могиле, Береника – а она всегда понимала истинную суть Люсьена – видит, что у «бедного мальчика» нет денег, даже чтобы вернуться в провинциальный городок, из которого он так старался сбежать. Из любви к своей мертвой подруге, из сочувствия к Люсьену она просит его подождать и уходит. Через некоторое время они встречаются, и она протягивает ему четыре монеты, заработанные здесь же на улице проституцией с каким-то прохожим. Она почти насильно сует ему эти деньги и растворяется в Париже.

В этом эпизоде как раз проявляется то, что делает Бальзака великим: я не хочу терять Беренику. Я не могу ее терять.

Дрю Джонсон (Drew Johnson)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ