«Он вернулся в свой город знакомый до слез, до прожилок, до детских припухлых желез...

22 июня 1941 года. Начало войны в масштабах огромной , занявшей половину старенького, серо-голубого, захватанного детскими пальцами школьного глобуса, страны. И праздник взросления, день 8-летия Гени. Эта страшная дата перечеркнула детство, юность, планы, надежды, жизни миллионов людей.
Мой прадед, капитан второго ранга Александр Иосифович Макаров,погиб в самом начале войны. Его корабль подорвался на фашистской мине в Финском заливе. Маленький Генька с мамой остались в блокадном Ленинграде.
Не сумев захватить северную столицу штурмом, немцы взяли в плотное кольцо. И лишь дорога, проложенная по льду Ладожского озера, давала хрупкую надежду на подвоз продовольствия и возможность эвакуации. Первые же массированые бомбордировки Бадаевских складов, места, где были сосредоточены все продуктовые запасы города, обрекли ленинградцев на голодную смерть. От бомбежек хранившийся там сахар расплавился и впитался в землю. Обезумевшие от голода люди срезали пласты "сладкой земли" и ели.
В "Блокадной книге" А. Адамовича и Д. Гранина приводится разговор с профессором Цигельмайером, во время войны занимавшим высокую должность - заместитель интенданта гитлеровской армии. Так как специалист он был выдающийся, его привлекли курировать проблему блокадного Ленинграда. Именно он обдумывал и советовал, как ускорить смерть города. Он рассказал, что немецкое командование точно знало количество продовольствия и людей. Цигельмайер изумлялся: "Это совершенно невозможно! Я писал справку, что люди на таком пайке физически не могут жить и поэтому не следует рисковать немецкими солдатами. Ленинградцы сами умрут и мы войдем в город совершенно свободно."
Самым трагическом периодом была зима 1941-1942 года. Лютые морозы добивали тех, кого ещё не сгубили голод и бомбежки. Вместе с мамой Генька дежурил на крышах домов - сбрасывал "зажигалки", рыл окопы, разбивал разрушенные дома. Один за другим тихо уходили из жизни родные, друзья, знакомые ,соседи. Смерть стала обычной, повседневной реальностью, она поселилась и надолго обжилась в городе. К концу 1942 года из 2, 5 миллионов жителей осталось 669 тысяч...
Жить в опустевшем, оцепеневшем от страданий городе становилось все страшнее. Собрав остатки ,шерстяную шаль и несколько пачек папирос моя прабабушка Мария умолила водителя грузовика, курсировавшего по "дороге жизни", единственной ниточке, связывавшей Ленинград с миром, вывезти их на Большую землю.Он спрятал их в кузов ,накрыв брезентом. Страх и надежда! К жизни, миновав смерть!
На половине пути их остановил военный пост. Еле держащуюся на ногах женщине с ребенком было велено возвращаться назад. "Вождь народов" запрещал жителям города покидать его самостоятельно.
Вернуться домой ночью, в метель им не хватило сил. Они прибились к ближайшему жилью . Мария устроилась на лесопилку и им позволили жить в общежитии - бревенчатой избе с заиндевелыми стенами. Трупы умерших складывали прямо на снег между жилыми домами, вырыть могиле в каменной от мороза земле ослабевшим людям было не под силу. С каждым днем страшный "стог" из распростертых окоченевших тел рос и возвышался.
Силы оставляли дедушкину маму. До последней секунды она держала Геньку за руку и молила Бога сохранить сыну жизнь. В память деда врезались слова врачихи, выписывающей документы для отправки в детдом: "Первый раз вижу такого ребенка. Мать умерла, а он не плачет". Она не могла понять, что слез уже не осталось, что он один застрял посредине войны.
Здание детского дома, расположившегося в одном из корпусов летнего пионерского лагеря с тонкими стенами и большими верандными окнами, промерзало насквозь. В зале, плотно сдвинутые друг к другу , стояли кроватки мальчишек и девчонок разных возрастов. Сбившись в испуганную стайку, дети слушали рев самолетов и зловещие взрывы, грохотавшие где-то совсем рядом. Почти каждое утро взрослые ,накрыв простыней, выносили кого-то из его новых друзей. Особенно запомнилась Гене девочка-американка Эльза Неуклюжая, в смешной шляпке, ни слова непонимающая по-русски, она всегда была трогательно беспомощна и растеряна. ЕЕ замысловатую английскую фамилию переделали на наш манер и имя ее стало таким же нелепым ,как она сама - Эльза Чечевичкина. Выжила ли в этом аду маленькая иностранка и какова была ее дальнейшая судьба - неизвестно , потому что после прорыва блокады, всех ,кто остался жив, вывезли в тыл и распределили по разным детдомам. свидится им уже не пришлось. Документы детей сгорели во время бомбежки , и в новой жизни им назначили новый день рождения : девочкам - 8 марта, мальчикам - 23 февраля.
Когда детей блокадного Ленинграда на поезде вывозили в тыл, на каждой станции их встречали как маленьких героев. На перронах устанавливали длинные деревянные столы. Огромные душистые караваи хлеба, запах вареной картошки, сочные стебли зеленого лука, ослепительное белое молоко в тяжелых глиняных кружках. На полустанках в открытые окна вагонов незнакомые женщины со слезами на глазах протягивали им свертки с нехитрым угощением.
Разносолы закончились быстро. В тылу было также голодно. "Суп" из почерневшей капусты, черная каша-завариха, "компот" из сосновой хвои. Геня слабел с каждым днем. Когда он уже не мог передвигаться, а на шеи лопнул огромный нарыв, дедушку отправили в больницу. Страшная болезнь - "Туберкулёз желёз" оставила на его теле "шрам памяти", но, как это, ни парадоксально, спасла жизнь. Его отправили в детский дом санаторного типа.
Село Алексеевка кировской области. Самый счастливый период военного детства. Под санаторий была переоборудована бывшая помещичья усадьба с живописным прудом , старинной липовой аллеей, окруженная фруктовыми садами и бескрайними колхозными огородами. Природа средней полосы стала его матерью и кормилицей. После медицинских процедур ребятня растворялась в прилегающих к санаторию лесах и поглощали все, что щедро дарило им лето: ягоды, орехи ,грибы. Бледный болезненный мальчик из интеллигентной семьи быстро превратился в загорелого сорванца по кличке Желудь, грозу полей и огородов.
Устройство их детского мира было миниатюрной моделью общества взрослых. Здесь были свои герои подлецы. Интересной категорией были "щипачи" и "царьки". Эти "бизнесмены" оставляли с обеда половину порции хлеба, а вечером расположившись напротив вечно голодной компании ребятишек, доставали из кармана хлеб, и отщипывая его маленькими кусочками ,начинали медленно жевать. На просьбу: "Чикни" (отломи) был обычный ответ: "За завтрашнюю порцию". Отдать подобный долг было очень тяжело, и, чтобы противостоять напору "царьков" мальчишки объединялись в своеобразные братства по 3-4 человека. Для заключения подобного союза необходимо было просто сказать: "Давай дружить" В Генькиной компании было 3 члена: сам Желудь, Шурка Рыжов и Ян, высокий добродушный белорус с несгибающимися локтями - результат костного туберкулеза. У каждой группы было свое тайное место в лесу, где хранили ворованные с полей овощи, солили в консервных банках грибы, пекли на костре картошку.
Зимой их не обременяли учебой, школа санаторного типа сгорела, а вместе с деревенскими детьми им обучаться было нельзя. Но были там свои Учителя. Война забросила в глухую деревню совершенно разных людей - актрису ленинградского театра кукол, ставившего чудесные спектакли, старого скрипача Калошу(его настоящее имя стерлось из памяти), дарившего удивительную музыку, молодую московскую учительницу Анну Егоровну, наизусть знавшую почти всего Пушкина и много читавшую ребятам детскую мировую классику.
Длинными зимними вечерами, когда за окном были видны вереницы светящихся огоньков,Желудь, окрепший и подросший, мечтал о возвращении в родной город. А весной, когда пришла Победа, он решил осуществить то, что уже было продумано до мелочей. Мать Шурки Рыжова жила в Горьком и работала проводницей. Надо было только добраться туда и попросить посадить его на поезд в нужном направлении.
Перед побегом все детдомовцы собрали в дорогу провизию, уполовинили свои порции и обменяли одежду путешественникам на более "приличную". Три дня они шли к цели, ночевали в лесу. В горьком их ждала неудача, мать Шурки была в рейсе. Озадаченные беглецы заночевали в пустом товарном вагоне, а утром дорожная милиция отправила их в горьковский детдом. И в этот раз мечте не суждено было сбыться. Ещё несколько попыток тоже оканчивались неудачей.
Но Желудь оказался крепким орешком.
Он вернулся в родной Ленинград, поступил в Высщее военно-морское училище им. Фрунзе (ныне военно-морская академия Петра Великого) и стал морским офицером. Также как и его отец.
Жизнь ещё раз удивительно переплела судьбы отца и сына.. Летом 1952, будучи курсантом, дедушка принимал участие в разминировании Финского залива. Фашистские мины, проржавевшие и засиженные чайками, все ещё покачивались на холодных волнах Балтийского моря, выискивая свою жертву. В сорок первом одна из таких "смертей" и унесла жизнь моего прадеда.
Курсанты подходили к ним на веслах, закрепляли на "рогах" взрывчатку, отходили на безопасное расстояние, ложились на дно шлюпки и уничтожали эти привидения военной поры. За разминирование залива дедушка был удостоен звания "участника боевых действий". Так война ещё раз отозвалась в его судьбе.