Я злюсь. Я злюсь еще сильней, чем мог разозлиться Зевс на людей, которые не следовали его правилам и он обрушил на них и огонь, и воду, и снегопод, да и что тут так мелко брать- он обрушил все природные невзгоды. Примерно так я злюсь, точнее пытаюсь все-таки подавить свою злость. Но моя злость- это еще те банальные пустяки. Но я злюсь. Злюсь, ибо не могу складывать так слитно строки, как та, и та и совсем другая девушка, которые словно камнями закидывают меня своей поэзией. Я злюсь, потому что не могу написать, как это делают они, с этой простотой и легкостью в словах, с этой манерой к тому, чтобы сложить в таком порядке, как кубики лего, которые так плавно соединяются друг с другой. Я не могу написать, как та девушка, которая написала про другую маленькую девочку, которой лет пять и которая всегда пишет папе, если что случится. Ибо он сам заявил с почти серьезным видом, что ты пиши, если что случится. А ведь у нее случается. У маленьких девочек всегда всего много случается. Девочку зовут Лора, и у нее ужасно корявый почерк, что даже не разобрать букву "р", которая вечно напоминает букву "д". Но она пишет, еще как пишет. Но я так не умею. Поэтому злюсь. Что это зависть? Да и черт с ней, если это все-таки зависить.
Я вспомнил, в мои мысли закралась другая история,случай, который, словно магнит тянулся за мной все время. "Мне бы про него написать"- подумал я, и вот, сел писать. Пишу снова про девушку, иль все-таки девочку, которой она была на тот момент. Ей было тогда лет восемь, иль того гляди и целых девять, иль десять, иль возраст просто что-то несуществующие, и ей тогда было просто сколько-там. Помню ее цвет волос - черный, такой почти мрачный. Помню ее цвет глаз - черные, тоже почти мрачные. Помню, как мы дружили. Дружба наша была исключительно по некоторым дням, когда она решалась выйти погулять. Гуляла она чего-то очень редко, но это, наверное, потому что она недавно переехала и не успела обзавестись подружками. А дружить много часов с парнем, которому было на тот момент лет 13- слишком кошмарно, как для девочки у которой должны быть подружки с которыми можно поделать всякие девчачьи вещи, и на которые вряд-ли смог пойти бы мальчуган. Но мы дружили. Иногда. Например, только в понедельник, или в четверг, через огромную неделю спустя. Она одевала какое-нибудь свое платье, какую-нибудь шляпку и выходила с таким важным видом, что можно было провалиться в пропасть. Умора, честное слово. Вы бы ее видели в этот момент. Честное слово, не смогли бы не повернуться и не открыть рот. И, вот, сижу я себе, значит, что-то пинаю под ногами из стороны в сторону. Пытаюсь унять скуку. Настроения- ни к черту. Выражение лица- явно не блещит приветствием. А она подходит все-равно, и садится. Здоровается, что, мол привет, я тут с тобой посижу, и тоже погоняю пыль под ногами. Погоняет пыль.. А у нее, знаете, были такие босоножки, которые такие летние, и в которых почти вся стопа голая-приголая. Ну я начал ей рассказывать, что какого черта, мол, ты же все ноги к чертям испачкаешь. Но ей хоть бы что. Сидит и все равно гоняет эту триклятую пыль. Что еще можно сказать? Девчонки! Им хоть тысячу раз скажи, что это не самое лучшее решение, но они все равно молча сделают по своему. Нет, чтобы что-то сказать, а они все равно молча. Я не стал ей еще что-то говорить, чтоб не рушить ее такое уединение и полетах в мечтах. Все-таки каждый заслуживает, чтобы его оставляли в покое и совсем не трогали.
Дружили мы на тот момент уже дня два. Совсем не долго, но настоящую дружбу можно уловить спустя раз-два-три секунды молчания, ой, то есть разговора. Мне нравилось во всем этом, что мы болтали. Болтали так много, что я все пытался уйти домой, но тут наступал следующий разговор, который перетикал в следующий и следующий, пока наконец не приезжал ее папа с работы и не забирал домой. Отец у нее очень славный. Также очень душевный по части разговора. Он, иногда, также с нами вел эти бесконечные беседы. Но раз- и все закончилась. Вся наша дружба как-то незаметно уплыла, ушла, провалилась, чтоб ее. Совсем незаметно, словно в руднике закончилась вода и ему уже нечего дать. Но это не так. Проста она пропала. Уже не приходила и не садилась рядом в своей дурацкой шляпке. Хотя все также жила на том же этаже.
Меня ужасно злит в этом все не то, что дружба имеет какой-то финал в какой-то момент, хотя это тоже вызывает именно сейчас чуть-чуть злости. Но по настоящему меня злит, что эта девчонка рассказывала, что хотела бы стать настоящим ветеринаром, который смог легко спасти любимого кота какой-нибудь маленькой девочки, или собаку одинокого мужчины, или мышь, или хомяка, или попугая, или ежа, или всех зверей сразу. Но меня берет злость, то что она так им и не стала. Не стала этим настоящим спасителем животного мира. Она им не стала- и это меня ужасно злит.
Сейчас начало 2014 года. На дворах морозная зима. В конце декабря сидя в промерзлом троллейбусе, мои глаза случайным образом уткнулись в лицо девушки, которая сидела напротив. И на этом лице были черты той маленькой девочки, которая совсем недавно бегала в шляпе и рассказывала мне, что ей хочется быть ветеринаром, спасителем, настоящим другом каждого животного. На этом лице уже видны были грубые черты взрослости. Но это ни черта не помешало мне вспомнить ту девчонку. Она сидела напротив и читала, - что самое ужасное, скверное, противное, угнетающие - полит.экономику от вида которой меня чуть не вырвало. Мне бы закричать, что а как же животные, а как же те кошки, собаки, которым не меньше людей нужна помощь, и которые также хотят быть здоровыми, как же они?
Меня ужасно злит, что мы не получаем, не становимся теми, которыми желали стать от чистого сердца. Мы не делаем то, что нам нравится. Проклятье! Мы даже не всегда говорим, что думаем. Конечно, может, это были всего-то ее детские мечты, желания, но вы бы видели ее глаза, слышали бы ее голос, которым она это говорила. Может, она и сама не помнит кем хотела стать, когда была еще совсем маленькой. Но я помню! И меня это все злит!
Вспомнить бы однажды ее имя, но оно совсем и не приходит. От этого бы тоже разозлиться, но, может, все так и должно быть? Ну, чтобы я об этом писал и злился, а она сидела в каком-нибудь дурацком универе, изучая эконом.науки.
Новый мир не умеет дарить такое, чтобы в нем были только те люди, которым бы нравилось то, чем они занимаются. Тут бы снова разозлиться. Но было бы из-за чего. Коль он такой, то выходит, что нужно всего-то сделать его другим, ну чтоб он оказался куда добрее по части желания людей. Но это пустяки, какие дурацкие пустяки. Мне бы все-таки вспомнить ее имя