Среди миров (история одной любви)

Если вечерний город зажигает свои огни — это нужно влюблённым.
Вечер. Я сижу на подоконнике — колени возле груди, словно крылья растут из груди: пишу на крыльях, письмо любимой.
Взошла луна. Накрапывают звёзды на сумрак окна.
На улице - сезон космонавтов: женщины гуляют с маленькими детьми, одетых в комбинизончики, похожие на скафандры: у детей в комбинизончиках - грация космонавта, только-только ступившего на далёкую и таинственную планету, и мама придерживает маленького космонавта за ручку, уравновешивая его гравитацию, чтобы он не оторвался далеко от земли..
Листва клёна шелестит осенью и красотой. Хорошо то как, боже..
Клён осенью — космичен по своей природе и словно проговаривается о чём-то своей неземной красотой, как влюблённый порой во сне проговаривается, шепча имя любимой своей, хотя тело его и разум, толком ещё не знают, что — любят, а книжная полочка в спальне, звёзды в окне, голубые цветы на обоях и серая кошка с белыми лапками, дремлющая на полу — уже знают об этом вместе со сном и словно бы улыбаются.
Вот машина завернула во двор и мгновенный, крылатый свет фар, озарил стену над спящим и она словно бы вспыхнула весной цветов и света.

Я пишу письмо любимой, от руки, на листке, и ласково улыбаюсь: машина свернула во двор и на миг осветила окно, и на моём лице расцвела улыбка и нежность, словно они — часть этого мгновенного света и красоты за окном, ставшей на миг — явной.
Мне кажется.. что я пишу письмо луне за окном, шелесту листвы.
Ах, клён осенью и правда, похож на глубокой космос: межзвёздные облака, имеют такие же невесомые, пушкинские цвета: алые, жёлтые, сиреневатые даже..
Я пишу письмо в космос.
Там живёт мой смуглый ангел.
Я пишу письмо ангелу..

Нет сил терпеть боль разлуки с любимой.
В любви вообще ощущаешь много чего, что простирается дальше тела, словно ты — чуточку умер.
Хорошо было бы, если бы люди так признавались в любви, словно на далёкой и прекрасной планете.
Подходит душа к другой душе, в первый раз, где-то в осеннем парке в созвездии Ориона, и говорит: я умираю без тебя. Я умерла..
На языке этой планеты, звезды — я люблю тебя.
Господи.. когда мы уже доживём до того момента (эра любви?), когда поймём: не так грешно убить человека, ибо смертно лишь тело, как убить — любовь, потому что она бессмертна. Отречься от любви, всё равно что снова утратить рай (навсегда!) и снова — распять бога.
Сказать любимому человеку —  я не люблю тебя, или — давай расстанемся. У тебя будет всё хорошо, будет другая, чудесная любовь. У нас всё будет хорошо. Новая жизнь..
Всё равно что пожелать смерти, ему и себе. Самой страшной смерти.
Или люди так привыкли играть в любовь, что как времена года, или змея — кожу, меняют любовь и сердца?
Или просто на земле есть разные души, с разных звёзд, и для одних нормально любить многих, а для других — это ад и смерть?
У одних, есть в жизни множество любовей, словно дивных времён года. А у других — есть в жизни лишь одна весна. Одна! Есть редкий вид бабочек: они спят в земле десятки лет, и просыпаются лишь для одной ночи любви, и потом умирают.

Для таких ранимых душ, о которых словно бы писал Гейне в своём таинственном стихе — Азра, другие, будущие (не говоря уже о настоящем!) влюблённости её второй половинки, столь же иррациональны и далеки, как жизнь через 100, 300 лет: за это время можно было бы умереть раз 30. И потому видеть любимого человека — с другим, всё равно что переживать смерть, снова и снова, в герметичной «палате» земного тела: душа тогда и правда похожа на безумного, заключённого в психушку: его фантастическим страданиям и видениям, никто не верит. Не понимает их.
Учёным, мистикам, монахам, ищущих в книгах и в мире тайны загробной жизни, следовало бы внимательно изучить влюблённые, израненные души, возможно, подключить к ним датчики (тело опутывают маленькие стетоскопы-присоски, как на щупальцах, провода обвивают тело и душу... словно человека готовят к отправке к далёкой звезде): их творчество и чувства, сны, откроют им тайну загробной жизни. Правда.. только — ада. И чуточку рая.
Пейзаж рая детства: я часто оставался дома один. В комнате, на подоконнике стояла роза в голубоватой вазе, искусственная. Мне было бесконечно одиноко, как на далёкой и холодной планете: сказку Экзюпери я ещё не читал..
Но любил, свернувшись клубочком на каштановом диване, вместе с розой (она была моим странным и верным другом по играм, одиночеству и мечтам), читать странную сказку про девушку, которая искала жизнь на далёких звёздах, слушая звёзды антенной, похожей на маленькую луну.
У меня не было друзей. Я томился.. по Той самой девочке, Той самой любви, в которой было бы всё: и друг и любовь и муза и звёзды..

У мамы в шкафу, я нашёл стетоскоп и заворожённо стал слушать своё сердце, словно сигналы с далёкой звезды: пытался его замедлить и не дышать долго — пытался чуточку умереть.
Потом подошёл к спящей бабушке и приложил стетоскоп к её голове и стал слушать её сны.
Бабушка открыла глаза и испугалась меня, слегка вскрикнув: я стоял над ней, как лунатик — с розой и стетоскопом, в белой рубашке, как ангел. Бог знает, что ей приснилось. Испугался и я. Испуга бабушки, фактически - себя же, но - с другого "берега" сна.
В поисках сигнала с далёкого будущего и космоса, о Той самой девочке, я вышел на улицу и стал прикладывать стетоскоп к волнующейся на ветру травке (травка меня завораживала с самого детства. На ветру она казалось просто волшебной, радостной и даже смеющейся чему-то, словно она узнала какую-то главную и нежную тайну о мире, тихо закрывала глаза и улыбалась от счастья), к чудесной лужице, отражающей небо и ласточек, я даже прикладывал стетоскоп к куколке бабочки, желая подслушать тайну её перерождения: до конца ведь неизвестно, в кого она превратится? Быть может только в конце, она превращается в бабочку, по грустным и фатальным законам природы, но то, что Там с ней происходит, что ей снится, быть может не менее таинственно, чем жизнь на далёкой звезде: быть может она могла превратится.. в цветок, в милый голосок моей возлюбленной, в ласточку, размером с бабочку, в стих Анненского или во что-то ещё более немыслимое.

Прикладывал я стетоскоп и к томикам стихов Пушкина, Гумилёва.
А сейчас, вдали от любимой.. я снова взял стетоскоп и с грустной улыбкой приложил к её милым письмам: всё равно что слушать глубокий космос.
Приложил стетоскоп к ночному окну и слушал звёзды.
Если бы я сошёл с ума, из меня вышел бы изумительный и нежный астроном..
Меня бы посещала любимая, я бы её не узнавал и думал, что это звезда в созвездии Ориона и слушал бы её и говорил бы со звездой и пал бы… пред ней, на колени: это был бы первый случай, когда пала не звезда, а душа, к смуглым ножкам звезды, целуя их со слезами на глазах и что-то припоминая..
Да. Если любишь — то навсегда.. не меняют же веру, если разрушен храм?
Храм может быть и ночным лесом, и ягодки алые, могут быть причастием, и губы любимой могут быть причастием, и ладони её в тёмном воздухе, у твоей груди, могут дрожать словно свечи..

Да, в разлуке с любимой, я чуточку умер и ощущаю боль пространств между нами.
В тоске по любимой, само вещество пространства, искривляется, как и время, возле массивных звёзд.
Между мной и любимой — города и реки, леса и звёзды. Города — как звёзды. Падшие.
Каждым шелестом листочка я ощущаю боль разлуки с любимой.
Где то в ночи, в лесу, листочек трепещет, как сердце моё, и я плачу порой в постели, закрыв ладонями лицо: я не знаю, что оторвётся в звёзды и ночь — моё израненное сердце, или листок.
Ах.. птицы осенью летят в Африку (почему ни одна африканская птица с озера Чад не прилетела в Россию? Хотя бы из любопытства? Неужели им не интересно, куда улетают весной птицы? Я бы улетел.. так моя душа после смерти, улетит из рая, на землю, к любимой, и затихнет у милой ног любимой, когда она спит: там мой рай). А листва куда летит? Не знаю, может быть к звёздам, на луну.
А было бы славно, если бы тоже, в Африку. Чтобы птицам не было так одиноко.
А сердце моё.. к любимой летит.

Вот бы вся листва летела к любимой! Просыпается утром любимая, подходит к окну, сладко потягиваясь (если бы я был художником-прерафаэлитом, то написал бы её у окошка, потягивающуюся в своей лиловой пижамке, как бы обнимающей солнце, нежно растворяясь в нём и превращаясь в нимфу и сирень. А позади неё стоит обнажённый, нежно взлохмаченный после сна, мужчина  — ну, то бишь, я, — который прильнул к ней сзади, подобно Пану к нимфе и, вдыхает тёплый, сладкий запах шеи, блаженно прикрыв глаза и взяв в ладонь прядь каштановых волос: вышло бы что-то похожее на картину Уотерхауса — Душа розы, только.. ещё нежнее), и улыбается от счастья: за её окном несётся листва со всего мира, всё замело нежным багрянцем, янтарными красками, солнцем.
В воздухе ангелы постелили листву для любимой, да так плотно, блаженно (островками узорными, переулочками синевы), что по воздуху можно ходить: рай..

Боже, боже.. нет сил терпеть эту муку разлуки!
Мне не хватает воздуха без любимой! Нечем дышать и жить: нечем дышать без милых рук любимой, без её нежных губ..
Я словно оказался в открытом космосе. Воздух в скафандре кончился, я медленно снял его и во тьме замерцали бабочки, «пёстрой стайкою, наискосок», совсем как осеняя листва.
Если умирать в космосе, то лучше обнажиться перед ним, посмотреть в лицо его бессмертной и полыхающей красоте, и.. в предсмертном видении, мне сладостно представится, что смуглая ладошка любимой, прильнула к моему бледному лицу, и я вдыхаю её милое тепло, дышу им..
Я жив, жив в космосе, без скафандра. Зачем мне воздух?
Учёные что-то не знают главного про космос: можно ведь дышать и ладошкой любимой..
Никто ведь не проверял.
Боже, боже.. нет сил терпеть эту тёмную муку разлуки с любимой!
Не раз мне хотелось, лёжа в постели, снять свою истомлённую и бессонную голову, словно тяжёлый скафандр.
И спальня моя наполнилась бы яркими мотыльками…
Это тоже, никто ведь не проверял.
А я давно уже потерял голову от любви..

Я так сильно люблю моего смуглого ангела.. что мне хочется умереть.
Быть может, так проверяется настоящая любовь: если не хочется умереть рядом с любимым, или вдали от него — ты его не любишь. 1 — без него жить невозможно, всё просто. 2 — если любовь вечна, то тебе будет бесконечно мало любить его просто в земном и глупом теле. Непременно захочется любить чем-то беспредельным, вечным — стать сплошной душой, умерев: любить дальше тела и жизни. Любить — навсегда.
Ах, письмо идёт слишком долго!
Я не вынесу..
Для любящего сердца, и минута ожидания, может длится год. Годы!
Моё письмо словно будет лететь к далёкой звезде, тысячи световых лет..

Когда любимая мне напишет.. меня уже не будет.
Дома моего не будет: на его месте будет шелестеть тёмный лес, в траве будет мерцать светлячок.
Фактически, любимая напишет письмо с признаниями в любви.. светлячку.
Господи! Из меня и любимой, вышли бы восхитительные сумасшедшие! Самые нежные сумасшедшие в мире!!
Да, умереть, умереть, и обнажённой душой, быстрее скорости света, полететь к любимой..
Быстрее скорости света? Да! Эйнштейн был не прав! Как и Декарт!
Думаю о любимой, следовательно — существую…
Быстрее скорости света, вне времени и пространства: я и она — одно. Где она — там и я. Сразу, одновременно, какие бы расстояния нас не разделяли.

Ах, в таком случае, я успею слетать даже в рай и нарвать ярких цветов для любимой: интересно, в раю растут флоксы и сирень?
Вот, моя милая спит в своей лиловой пижамке и чему-то улыбается во сне.
Моя душа прильнула к ней: мои крылья, лазурным прибоем, прихлынули к её смуглым ножкам.
Любимая открывает глаза: в спальне ярко пахнет сиренью и флоксами! В октябре!
И ножкам — тепло! Блаженно тепло!!
Любимая смотрит на часы, потом на засиневшее окошко: она ждёт от меня письмо..
Она не знает, что у её милых ног, сбылась вся тайна мира, вечность начинается и заканчивается у её милых ног, падают звёзды и рождаются вновь и прибой рая, пенные и лазурные крылья, замирают у её ног навсегда, целуя их..
Учёные, религии, мистики… веками ищут доказательство бога, рая, бессмертной души..
А всё это сбылось у смуглых ножек любимой моей.

Откладываю письмо и с нежностью смотрю на звёзды в окне: касаюсь их правой рукой и шепчу имя любимой.
Я касаюсь звёзд — рукой, а губы — касаются сладостного, светлого имени любимой, и в этих касаниях есть какая то райская рифма, синестетическая и крылатая…
Губы шепчут: светлая моя, звёздная, вечная..
Нет сил ждать.
Вечерние огни города, мерцают совсем как далёкие звёзды, ласково сливаясь с ним на горизонте, и уже блаженно не понятно, — как в любви! — где начинаются звёзды, и кончается город..

Мне кажется сейчас, что голубая округлость земли, сладостно потянулась во сне, и распрямилась: вон та звёздочка в вышине, вполне может быть окошком моей любимой в другом городе, или.. звездой — Вега.
Моя любимая живёт на Веге.
Веганочка моя… А я — вегетарианец. Может потому меня к ней так и тянет? Через вселенную…
Беру письмо и выхожу на улицу.
Нет времени и сил отсылать письмо: Почтой России, письмо на Вегу будет идти 1000 000 лет.
Сажусь в машину и еду за город.
Улыбаюсь за рулём: я несусь по звёздному городу, с той же скоростью, что и письмо!
Почти со скоростью света несёмся. Никому нас не догнать. Ангелы голосуют на обочине вечера, звёзд: или это проститутки?
Я кажусь себе лермонтовским ангелом, несущим в объятиях — душу.

Вот, огоньки города, замерли за плечами и словно облетели пёстрой листвой.
Я в глубоком космосе, за городом.
Я часто сюда приезжаю.. на эту одинокую полянку.
Недалеко растёт высокий клён и приветливый кустик с кисленькими, алыми ягодками.
В листве клёна, звёзды свили себе гнездо, как райские птицы.
В ноябре, птиц улетят в рай..
Если умереть под таким клёном в ноябре.. душа тоже, улетит в рай.
Ах.. зачем мне рай? Улететь бы к любимой: у её милых ног — рай.

Иду по загрустившей осенней траве и сажусь на холмике.
Вокруг, темно и тихо, как в глубоком космосе.
Вдалеке виден силуэт одинокой коровы… пятнистой, как луна.
А может это ангел пасётся, или демон. Не знаю. Я и не знал, что коровы пасутся осенью. Может её тут забыли и с хозяином что-то случилось? Коровы осенью с такой пронзительной грустью наверно смотрят на перелётных птиц и тоже хотят улететь вместе с ними.. в Африку. Или ещё куда-нибудь подальше.
Возможно, рога — это неправильно и уродливо сформировавшиеся крылья?
Мы вообще преступно мало знаем о коровах и космосе, ангелах и демонах.

Сижу на траве. Держу письмо в руке. Слёзы на глазах.
Всё как нужно. Всё на месте..
А сердце где?
Вроде в груди. Бьётся, глупое, милое..
Я не просто так выбрал это место: часто сюда приезжаю, за город.
Дело в том, что в этом направлении находится город любимой моей.
Она живёт далеко, за 1000 световых лет, или км. не важно.
Но когда я еду сюда, мне кажется, мы становимся ближе. Словно и не ссорились никогда.
Это так забавно.. мне сладостно, даже в квартире своей идти в ту сторону, где живёт любимая.
Ванная находится в её стороне, и я каждый раз с ласковой улыбкой иду в ванную.
Кажется.. открою дверь, и увижу Москву, или — Вегу, одиноко мерцающую в темноте.

Может поэтому я люблю в темноте принимать ванну? (как мы привыкаем к словам, чудесам! Чудесно звучит же: принимать ванну.. интимно, словно друга, или ангела принимаешь. Хотя.. если разобраться, то это ванна, принимает нас в свои белоснежные объятия, словно лермонтовский демон).
Пена тогда особенно чудесна: похожа на невесомые цветы в раю.
Её не видно почти, она как бы посверкивает одним своим звуком, ярким, таинственным.
Люблю лежать в пенной ванне в темноте и шептать милое имя любимой.. зачем-то закрывая глаза, словно во время поцелуя.
В такие моменты мне кажется, что она где-то рядом и вот-вот коснётся меня, и я умру от счастья.

Сижу в темноте, в горячей ванне с пеной, счастливый и голый, как сумасшедший на свидании, только что без цветов в руках.
Улыбаюсь в темноте: мне кажется, я плыву по Стиксу с Хароном в его лодке.
Харон — женщина. Мой смуглый ангел. У нас свидание..
Ах, нужно будет в следующий раз взять в ванную хотя бы бокальчик вина.. и розу.
Снова грустно улыбаюсь в темноте.
Шепчу имя любимой и.. нежно целую своё правое плечо.
Мне кажется, что это любимая меня поцеловала. Милая..
Слёзы на глазах и улыбка на устах. А сердце.. бьётся чёрт знает где: может в листве за окном, или под кроватью любимой.

Сижу на полянке за городом, словно в открытом космосе, в скафандре.
Возле моей ноги, блестит не то роса на траве, не то светлячок. А может звезда..
Да, я как космонавт любви. Трос максимально натянулся. Я близок к любимой, как никогда: в моих протянутых руках — письмо.
Я протягиваю его звёздам, стоя на коленях в траве и шепча имя любимой.
Накрапывает дождь на письмо и на травку возле меня.
Дождик на письме — безумно прекрасен и художественен: словно зажжённого в ночи окна, касается дождь.
А в окошке кто? Двое влюблённых. Два ангела. Они счастливы на своей далёкой звезде?
Милый, милый дождик..
Стоя на коленях в траве, целую капли дождя на письме,
Дождик, может ты и есть, моя любимая?
Милый дождик, видел бы ты мою любимую.. она удивительна, ты чем-то похож на неё: у неё удивительные глаза, цвета крыла ласточки, ноготки и сосочки на груди — как сирень по весне, и нежность августовского дождя, когда я лежу и она надо мной, тихо целует меня и её пальчики и каштановые волосы, тепло касаются моего лица и груди..

Хочу быть с любимой. Хочу принадлежать любимой, весь, целиком, как вот это письмо в моих протянутых руках… похожее на моё обнажённое сердце.
Хочу… хочу.. обнажиться перед любимой так, как не обнажался ещё никто перед любимым человеком.
Хочу сбросить с себя, словно ненужную одежду — эгоизм, гордыню, обиды, ненужные страсти, желания, мысли, отвлекающие меня от любимой..
И тело хочу сбросить, как ненужную и глупую одежду: к смуглым ногам любимой..
Боже.. я просто хочу любить на этой грустной земле, хочу принадлежать любимой, всем своим бессмертным существом, хочу быть так блаженно близко к ней… как дыхание близко к её устам, как.. письмо в ночи, на её милых, обнажённых коленях в постели, возле груди.