Год Красного Петуха

А теперь, как и обещала в рецензии, о «моём личном» Большом Пожаре.

Новый 1993 год. Супруг, выбравшийся 2 января в город пополнить запасы продовольствия, принёс ошеломляющую новость: сгорел районный Дом культуры. Как — сгорел?! Вот так, абсолютно, до состояния руин. Во время новогодней дискотеки пожар случился. Говорят, есть жертвы, но никто не знает, сколько именно. И ещё там, кажется, взрыв был: стены наружу просто выворочены, как от бомбы…
Первое чувство: ужас. Второе — стыдно признаться, но восторг: я об этом буду писать. Даже не сомневайтесь.

Третьего января явилась на работу как штык, к восьми (не было ещё тогда одуряюще длинных новогодних выходных), и уже через пару минут в наш корреспондентский кабинет вошёл редактор. И в его глазах я увидела то же самое: ужас пополам с восторгом. «Оля, давайте. Кто ещё об этом напишет?..»
В редакции я работала всего второй год и репутацию молодого, скорого на ногу и острого на язык корреспондента создала себе довольно быстро. С удовольствием вспоминаю о тех временах, когда повезло мне начинать «новую журналистику» в районной газете.

На этот раз задача была не из простых: надо было за два дня найти и опросить десятка полтора человек, из которых одни были заняты выше маковки (именно в связи с этим происшествием), других было с собаками не найти, а третьи вовсе не горели желанием беседовать с представителем прессы. Тем азартнее!..

Моё счастье, что за несколько лет до этого я прочитала роман Владимира Санина «Большой Пожар», в котором подробности трагедии собирала… моя тёзка, — правда, не журналист, а работник музея, но всё же! И теперь я хорошо представляла себе и то, о чём надо будет написать, и с кем разговаривать, и как действовать, и о «механизме» пожара, и о технике пожаротушения…

Итак, в зале Дома культуры в ночь с 31 декабря на 1 января проходила новогодняя дискотека, на которой веселились более трёхсот человек — в основном, подростки, многие, как легко догадаться, «под газом». Незадолго до трёх часов ночи кто-то бросил бенгальский огонь, который попал в груду поролоновых кресел и коробок, сдвинутых в угол зала, чтобы освободить пространство для плясок. «Когда появился огонь, на него никто не обратил особого внимания: все думали, что его скоро потушат, — рассказывали мне двое студентов местного техникума, очевидцы и участники событий. — Потом вдруг как-то сразу пошёл густой едкий дым, и все бросились к дверям…». А двери узкие. А народу толпа. Причём часть, выбежав на улицу, тут же ломилась обратно, сообразив, что в гардеробе осталась одежда. А проход к гардеробу такой, что в нём вдвоём трудно разойтись…

Пожарных вызвали только в 3.20. Между прочим, пожарная часть тогда располагалась рукой подать от РДК, на одной и той же площади в центре города. Когда расчёт прибыл на место, горели не только поролоновые кресла, но и пластиковые стены зала, и сцена. Пожарные приставляли к окнам лестницы, но напуганные люди прыгали из окон. А в дверях продолжалась давка.

На улице меж тем зверствовал мороз: по данным метеостанции, ночью было минус 24 градуса, а к утру температура опустилась до минус 29 градусов. Почему об этом отдельно? Потому что брезентовые рукава, по которым подавалась вода, на таком морозе становятся хрупкими, и когда пожарные смогли войти в горящий зал, им не раз приходилось возвращаться: рукава лопались — особенно когда кто-нибудь из пьяных подростков наступал на них «просто так, из интересу».
Самое удивительное, что это спасло не меньше четырёх жизней: пожарное звено уже тушило зал, когда вновь лопнул рукав. Им пришлось вернуться — и в этот момент, не выдержав жара, лопнула ферма — обрушилась крыша зала. Был повреждён пол, огонь пошёл вниз, в подвальные и полуподвальные помещения, добрался до детской библиотеки, где как раз был затеян ремонт и против всяких инструкций оставлены канистры с растворителем и баллоны для газоэлектросварки. Тут и прогремели взрывы…

Оставалось только удивляться, что при такой картине событий пострадавших было немного. Погиб один человек — молодой парень, эвакуированный в числе последних, наглотался ядовитого дыма от горящей синтетики. Он умер уже в больнице. Один человек получил ожог, один — порез оконным стеклом и двое — переломы в результате неудачных прыжков из окон. А больше даже никто в приёмный покой больницы не обращался.

Когда я разговаривала с начальником пожарной части, он держался настороженно, обдумывал, чувствовалось, каждую фразу, с тревогой поглядывая на мой блокнот. Не удавалось его «раскрутить». И тут мне пришёл на помощь Санин: в одном из вопросов я влёгкую употребила слово «зачернить» из профессионального жаргона пожарных (это значит пролить водой горящую поверхность, сбить огонь, чтобы можно было двигаться дальше) — и мой визави глянул на меня с удивлением и неожиданной симпатией. Разговор будто расстегнул верхнюю пуговицу мундира — задышал, и дальше разговаривать стало значительно легче, появились интересные детали произошедшего.

Совсем другое меня ждало на поспешном собрании, которое ошеломлённые своей бедой работники культуры провели в холодном холле районной библиотеки: совсем никакого помещения бедолагам не выделили. А ведь в огне сгорели музыкальные инструменты, реквизит, театральные костюмы, да и сам ДК больше походил на руины второй мировой.
Председатель комитета культуры, сам актёр, статный, холёный мужчина с глубоким звучным голосом — настоящий чтец-декламатор конца XIX века, не меньше, — выглядел совершенно убитым горем. Лицо посерело, плечи поникли, и даже седина в волосах стала заметнее. Когда я сунулась к нему за подробностями, он сорвался: начал кричать на меня. «Шакалы! У людей горе, а вам лишь бы сенсация! Подробности вам подавай! Совести у вас нет! Когда всё хорошо, так нет вас!..» (тут он, замечу в скобках, был несправедлив: я — именно я — то и дело писала в газете о спектаклях, концертах, конкурсах, проводимых районным комитетом культуры). Мне было чертовски жаль его, но отступать было некуда: я ж не из праздного любопытства этим интересовалась. В конце концов, это моя работа!..
Добавлю ещё: по прошествии времени этот человек нашёл случай передо мной извиниться, что делает ему честь. Хотя горьких размышлений постфактум о «шакальей» сущности профессии мне потом тоже хватило.

Я успела. Материал собран. У меня даже есть полдня, чтобы его написать. И тут на сцене вновь появляется редактор: «Оля, двести строк. Больше не могу выделить». Я: «Александр Васильевич!!! Побойтесь бога! У меня материала на полосу!» — «Извините, но постарайтесь уложиться».
Полчаса сижу над разложенными листками, вцепившись в собственные волосы, потому что иначе они встанут дыбом. А потом принимаю решение, от которого сразу становится легче.
Материал появляется вовремя. И занимает не больше двухсот строк. В нём ни слова авторского текста — только прямая речь: вот говорит начальник милиции, вот мой новый знакомец из пожарной части, за ним — работники культуры, метеорологи, подростки, врачи, сотрудники администрации… И в самом конце: «Информацию подготовила…» — и подпись. И хватит.