Письмо к мужчине

​
Я к вам пишу из под руин разрушенного мира.
Звёзд на небе почти не осталось. Белая веточка звёзд, похожая на отцветающую сирень…
Я пишу вам о своей любви, разрывающей мне грудь.
Не пугайтесь, эта любовь не к вам, да и не любовь это в привычном смысле.
Любовь крылата и небесна, а мои крылья словно бы намокли прохладной синевой неба и стали похожи на блаженно-тяжёлые гроздья сирени после дождя.
Крылья стали невыносимо тяжелы и волочились по земле и отражённому в карих лужицах, вечеру и звёздам.
Я сбросил свои крылья на пол.
Я бы их постелил для любимого человека, но… вы будете против.
Да и для вас я бы их постелил. Не пугайтесь.
 
Рассказать вам сказку? (да, я несколько странный и экстравагантный человек, извините).
Это не моя сказка, да даже и не сказка…
Однажды, маленькая дочка Марины Цветаевой рассказала ей историю: ранним утром, обнажённый принц прогуливался в своём саду и собирал цветы.
Ему повстречался крестьянин. Удивившись принцу в таком облике, он участливо спросил его: не холодно ли вам?
Принц улыбнулся и ответил: вашему лицу не холодно? Оно ведь тоже, обнажено..
Крестьянин смутившись, сказал, что не холодно.
Тогда принц промолвил: вот и мне не холодно. Всё моё тело сейчас, как лицо.
 
Можете считать меня сумасшедшим, отчаявшимся человеком и даже бесприютным ангелом, мне всё равно.
Хочу поговорить с вами как мужчина с мужчиной. О вашей жене.
Нет, это не будет письмо в духе гранатового браслета.
Я не буду вас малодушно шантажировать своим самоубийством, требовать от вас невозможного и тем более обвинять вас в том, что вы не любите вашу жену.
Позвольте задать вам несколько странный вопрос: вы видите звёзды за своим окном?
Слышите пение птиц?
Вы счастливый. У вас рядом есть та, кто любит вас и мир ваш цел, а значит в нём возможна любовь и быть может даже.. бог. Будьте счастливы, я не хочу тревожить вас ничем…
Простите, сбиваюсь на пушкинский слог от волнения, словно бы в робости сердца желая опереться на плечо друга.
 
Я раньше думал, что умею чувствовать, жить, ревновать, дружить, любить..
Но встретив вашу жену, я с изумлением понял, что всё прошлое, все рукописи моих чувств, можно смело выкидывать.
Они бесполезны и нужно начинать всё сначала, вспоминать что-то новое.
Боже мой! Сколько раз я спрашивал себя и во сне и наяву, обращаясь мысленно к вашей милой жене: Какая тайна в тебе? Тайна звёзд и глубин океана ничто пред тобой…
Кто ты?
Понимаете, ваша жена, как-то.. равнозначна миру, для меня. А для вас?
Если в ревности к ней душа сотрясается, то трясётся и весь мир.
Мир рушится, по той простой причине, что чувство моё к вашей жене (давайте для удобства буду называть её N? Мне причиняет боль каждый раз писать — ваша), не может рушиться.
На одних весах не N и кто-то другой, а N и мир. Между N и миром я выбираю N, потому и мир рушится.
Это так просто…
 
Сейчас за моим окном чудесная шафранная заря.
Замечали, что у зари есть времена года? У меня сейчас заря — осень.
А если точнее — ноябрь.
Островок ноября, омываемый голубыми волнами лета. Чудеса…
Сердцебиение моё похоже на блаженно-тяжёлую  сирень после дождя, как бы намокшую небом и звёздами.
N. очень любит такую сирень. И я её люблю. Мы любим оба..
Заметили, как ненавязчиво, невинно и райски, на незастеленной простыне строки (словно с неё кто-то встал ранним утром и она упруго вздохнула улыбчивой тишиной веса, почти невесомого), я сблизил себя и N. в общем чувстве?
 
Простите. Я привык писать N. прекрасные и нежные письма, а при вас писать что-то нежное… непривычно и стыдно.
Чувствую себя обнажённым, как тот... принц.
Вот я описываю красоту природы, а для кого?
Нужно ли вам это? Да если бы я вам написал стих, равный по силе сонету Петрарки, вы бы лишь ухмыльнулись и вся его красота прошла мимо вас.
Это вообще трагедия жизни: боже, сколько красоты и подлинной, сокровенной жизни проходит куда-то мимо нас в этом безумном мире, в пустоту!
Неужели вся эта роскошь сердца и жизни — умирает?
Или же она стекается куда-то в тайные закоулочки природы, принимающей их, как мать своих отверженных, настрадавшихся и ненужных миру детей, вернувшихся к ней?
Может это и есть, рай?
N. мне открыла одну тайну: рай — андрогин по природе и похож на освещённую сторону луны.
Тёмная же сторона луны — ад невидимых, ненужных миру чувств.
Грустная гостиница на берегу тьмы…
А возможно, так появилась в мире душа, словно письмо в никуда: что-то томилось в природе по богу и раю и перелилось через край, через все ненужные и смешные истины мира, в пустоту существования — в жизнь.
 
Чувствую себя идиотом, описывая вам всю эту красоту и боль природы, не нужные вам.
Словно бы я вошёл с прекрасной вазой с цветами сирени к любимой и ошибся комнатой: вошёл к вам, у вас гости и разговор, как бы повернувший голубые лица ко мне. Тишина..
Что мне делать? Куда поставить эту вазу, счастье своё?
И выйти то стыдно: все уже увидели и вазу и сирень и улыбку мою, тоже, похожую на цветы в голубой и прозрачной вазе моего робкого существования.
Возможно, я бессознательно описываю красоту природы, словно бы от робости отчаяния склоняясь к бесприютной дворняжке, обнимая и гладя её: она меня одна поймёт…
 
Продолжаю писать вам через час: выходил на улицу и обнимал сирень… плакал.
Простите за долгое ожидание.
Мгновения — мурашки на коже времени.
Когда я думаю об N., у меня всегда мурашки.
Времени нет, как в раю, и несмотря на расстояние, я могу как бы дотронуться до N. в любой миг: коснуться её нежности моей нежностью к ней.
Ночью, моя кожа испытывает тайное счастье и думает вместе со мною об N., и тогда на ней появляются мурашки звёзд, и я, нежно ревнуя, отставая от кожи и мыслей её, протягиваюсь к звёздам всем моим существом, обнажённой доверчивостью плеч, как бы прикрывших веки свои в томлении счастья: сладостный холодок звёзд переходит на мою кожу, мурашками.
 
Однажды, в компании друзей я и N. сидели напротив друг друга.
Я пил красное вино и любовался на неё.
Как в детстве я смотрел на солнце сквозь разноцветный осколок стёклышка и мир обморочно замирал цветом счастья и сна, как бы обернувшись на что-то посреди суеты дня, так и я смотрел на N. сквозь округлую, лунную алость вина в своих ладонях.
N. не видела, что я ею любуюсь и чуточку.. пью её.
Впрочем, случайно выпил я тогда и ваше плечо, некстати, словно те бесприютные «призраки», вечно портящие фотографии, норовя втиснуться в вечность.
Я улыбнулся. Вы оба были во мне… счастливые, милые, и я как ангел, оберегал ваш уют.
Мысленно я провёл сверкающую ниточку от своей головы, к её.
Замер… жил и дышал только ею одной. Меня словно не было.
N. засмеялась над чем-то и наклонила голову, и я бессознательно, сладостно и легко, как с горки счастья, наклонил голову за ней, словно меня притянула эта светящаяся ниточка.
Послышался дружный смех: я ткнулся лицом, губами, в губы засмущавшегося мужчины, сидящего рядом со мной…
 
Рассказать ли вам счастье?
На той вечеринке, я заметил, как комарик сел на плечо N. и наполнился гранатовой нежностью, словно волшебное ожерелье начало проявляться на её шее.
За разговором и весельем N. не замечала боли и куприновской нежности у себя на плече.
Я не отводил от неё взгляда. Я видел как она повела плечом, совсем как ангел с тёплой памятью крыльев у себя на плече.
Непроявившееся ожерелье порвалось…
Невесомость осветила комнату. В воздухе замер гранатовый блик. Я следил…
Вы уже догадались что я сделал? 
Пока вы все были заняты собой, суетой разговора, я поймал комарика и спрятал в коробочку.
 
С вечеринки я ушёл раньше всех. Ушёл.. как бы с ней.
Она, её милое тепло существования было в моей руке.
Пришёл домой, положил коробочку на постель, накрыл её бокалом и выпустил комара.
Милая кровь N. порхала как душа на моей белой постели…
Я сел на колени и, положив лицо на сложенные на постели руки, совсем как ангелочек на картине Рафаэля, стал с улыбкой смотреть на чудо спиритуалистической жизни N. на моей постели.
Потом я разделся и лёг. Бокал бережно перенёс себе на грудь и выключил свет.
Зажёг бра на стене возле кровати.
Никого в комнате не было. За моей постелью сразу начинались звёзды и ночь.
Свет касался моей обнажённой груди и бархатного, как гранатовая звёздочка, живого огонька в бокале.
Я ласково гладил живую пустоту у себя на груди и улыбался.
Звёздочка села на грудь, и моя кровь и кровь N. — нежно смешалась.
Слёзы счастья и боли блеснули на щеках…
 
Скажу вам честно: у меня к N. очень странное чувство. 
Это не любовь и не дружба. Что-то в сторону от этого, как с тропинки в лесу можно свернуть в голубой, заросший счастьем и тишиной, сумрак.
Я никогда ещё не видел более доброго, нежного, прекрасного человека. Никогда не встречал человека, более расположенного к людям: это всё об N.
Похожее чувство я испытываю к грозе над ночным садом, стихотворению..
Не будете же вы ревновать меня к грозе и стиху на вашей полочке?
 
N. — самый таинственный и чудесный стих, красоту и ранимость которого мало кто понимает.
Я не упрекаю вас, это просто данность.
Это как ценить дорогое издание книги на иностранном языке, который вы не понимаете.
Этой красотой и тайной жив не только я, но и мир, в котором я живу.
Я не могу отделить себя от N., как не могу перестать слушать музыку, писать стихи, видеть дождь и грозу. Не могу прекратить дышать.
Это так.. естественно и невинно даже.
 
Но есть одна странность: моя экзистенциальная ревность.
Знакома ли вам эта ревность боли к прекрасному, когда кто-то берёт с полочки книгу за корешок?
Когда смотря в музее на картину Рафаэля или слушая Бетховена, кто-то может в это время что-то есть, словно бы ему не достаточно духовной пищи, красоты недостаточно?
Однажды я гулял возле вашего дома и заметил, как вы выключили свет в окне.
Словно звёздочку погасили…
Тьма была на всей земле: вся красота мира держалась единственно на свете этой маленькой звёздочки.
Я знал, что вы занимались любовью.
Это было ужасно (не спорьте).
Упав в цветы, я рыдал как ребёнок, кусая стебли травы и сжимая в руках тёплую кровь цветов.
Я не мог смотреть на трепет листвы возле вашего окна: я превращался в листву и видел всё, что видит она. Я дрожал вместе с ней...
 
Понимаете ли вы это? В этот миг N. не думала обо мне, более того, я был вычеркнут из её жизни, словно меня не было никогда и я даже не рождался.
Если бы вы занимались любовью вечно.. меня в мире так и не было бы. Это страшно, когда в луче одного явления, если продолжить его в вечность, тебя нет совершенно. Это хуже чем смерть…
Совершенный провал в пустоту. Мир рушился. Я зажимал уши от стонов, которые даже не слышал: кричали, стонали цветы, которым я зажимал их дрожащие губы и плакал вместе с ними.
Я ощущал своё тело, как ненужный пластырь, оторвавшийся с сукровицей от ранки и брошенный в цветы.
Моя душа, тело моё, музыка, стихи, звёзды милые, дождь, ночь, накрапывающая на моё лицо и грудь, были совершенно обособленны друг от друга и равноудалены друг от друга на расстояние отчаяния.
 
Меня не было: что-то шептало в ночь из цветов, словно шептали цветы: моя, моя, она моя!!
И я сознавал с болью всё безумие и нелепость этих слов (моя — кто? Счастье моё? Да. Чудо жизни моей? Да. Но не просто.. моя).
Этими словами я словно бил себя ножом в груди и не умирал: был уже мёртв: кто я такой, чтобы так говорить? Есть что-то тоталитарное в любви, когда не можешь свернуть на определённую улицу слов, где вечный праздник и веселье, и ты проходишь мимо, всегда мимо, в сторону реки и печали.
Открою вам экзистенциальную тайну ревности: в ту ночь под вашим окном, я физически.. ощущал насилие.
Я столь сроднился с N. душою и телом, что ощущал то, что ощущает и она, но в каком-то насмешливом и жутком фотографическом негативе, в котором был даже силуэт призрачной гомосексуальности.
 
Я терял душу свою, тело и N..
Закрыл глаза и провалился в сон, как в бездну шагнул.
Мне приснились вы и нежность к вам N.
Но я создан так, чтобы любить всё то, что любит N.: стихи, грозу, сирень..
Во сне я подошёл к вам, ожидающего кого-то в осеннем саду с рыжей собакой, робко взял вас за лицо руками и.. поцеловал в губы, долго и нежно, а потом сел рядом с вами на траву и заплакал.
Собака подошла ко мне и тепло облизнула щёку..
 
У меня к вам просьба, предложение.
Как вы понимаете, у меня очень трепетное и в тоже время, невинное чувство к N.
Она сама очень тепло ко мне относится, я это знаю наверное.
Прошу вас, не лишайте меня звёзд, стихов, сирени… мира не лишайте.
Будьте милосердны.
Можно я иногда, раз в неделю, раз в месяц, буду приходить к вам и просто… лежать с N. рядом?
Просто чувствовать её милое, улыбчивое тепло рядом: это для меня счастье всей моей жизни.
Вы даже можете в это время сидеть поблизости возле вазы с сиренью и смотреть на нас с бокалом красного вина.
Это так… просто.
 
Не так давно я сказал N., что хотел бы уснуть на её коленях и чтобы она просто гладила меня по волосам.
У меня чувство, словно на её милых коленях я могу выспаться сполна.
Понимаете? Не телом, сердцем и душой, выспаться от всего морока, одиночества моей несчастной жизни.
N. и я уже говорили об этом. Она согласна. Дело за вами.
 
С искренним уважением к Вам.
 
Н. С.