пакетированное вино и эти усы напротив

На втором курсе я любила две вещи: пить с одногруппником в вечерней Москве и смотреть лекции о литературе Дмитрия Быкова. Иногда эти два удовольствия мы совмещали. Одна из просмотренных лекций была о Бабеле и я, по-мальчишески взъерошенная, поднялась со скамьи, зажав сигарету богемно, между указательным и средним, воскликнула: "Решено! Читаю Бабеля!"

В тот же или другой вечер, разницы нет, ведь прошлое слилось в один разгуашенный альбомный лист, мы, пьянющие и гогочущие, вбежали в книжный магазин на Старом Арбате. До закрытия оставалось полчаса. Хотела бы я рассказать, каким недоуменным взглядом на нас посмотрела продавщица или как шарахались от резкого спиртного запаха редкие покупатели, но я этого всего помнить не могу. Книжные полки двоились в глазах, я старалась говорить шёпотом, но выходило кажется не так искусно, как я себе это представляю. Неловко покачиваясь, я переходила от одного раздела к другому, стараясь придать себе умный вид. Мой спутник исчез где-то между полкой с Фуко и моим столкновением с пожилым мужичонкой. Насмотревшись на красивенькие издания Ад Маргинема и Гилеи, направилась к полкам с эсэсэровской уценёнкой. Интереса всё это у меня не вызывало, но уйти без покупки совсем не хотелось, а денег было катастрофически мало. Тем более пара пакетов дешёвой бодяги придавали книгам особый флёр и глупость молодости казалась нескончаемым приключением. "Сколько ещё предстоит прочесть!" — думала я, карабкаясь плавающим взглядом по книжным корешкам. В один момент невзрачный коричневый корешок хитро подмигнул мне и где-то в сознании появилось блинное лицо Быкова, а шевелящиеся усища протараторили: "не путай Гоголя с Гегелем, Гегеля с Бебелем, Бебеля с Бабелем, Бабеля с кабелем, кабеля с кобелем, а кобеля с сукой". Я вырвала книжку из лап забытия и, мягко обняв, как дитя малое, понеслась искать одногруппника.
-Тут Бабель! Представляешь, Бабель! Всё, покупаю!
Одногруппник пустыми пьяными глазами перевёл взгляд с книги на меня и широко улыбнулся:
-Я так за тебя рад.

Выйдя в слизкий холод осени, протрезвевшие и отяжеленные на одну книгу, мы зябливо почапали до метро. Нашим пьяным прогулкам оставался месяц. Зимой алкогольное очарование прошло и осталась только лёгкая гадливость от испытываемого восторга. А коричневый Бабель лежит поверх остальных книг, как бы выгнанный из стройного ряда обитателей моей домашней библиотеки.