Это произошло совершенно спонтанно. Вечером, часов этак в двенадцать, ко мне, нежданно-негаданно, заявился любимый старший брат. Да не один, а в компании бутылки хорошего виски. Причина его появления оказалась проста – девушка, которую он добивался уже как полтора года, предпочла ему свою подругу.
Я понимала его обиду. В одиночестве пьют только алкоголики, - сказал он, и я села пить с ним.
Мы разместились на полу. В коридоре, прямо на голом ламинате, и стали травить байки. Случаи из жизни, реальные и выдуманные, но буквально через полчаса поняли, что это как-то не ко случаю. Хорошо – да, весело – да, но – не по ситуации. Поэтому мы перешли на стихи.
Первым читал он. Откашлялся, и начал говорить:

Хвала отчаявшимся. Если бы не мы,
То кто бы здесь работал на контрасте.
Пока живые избегают тьмы,
Дерутся, задыхаются от страсти,
Рожают новых и берут взаймы,
Мы городские сумрачные власти.
Любимые наместники зимы.

Хвала отчаянью. Оно имеет ген
И от отца передается к сыну.
Как ни пытались вывести вакцину –
То нитроглицерин, то гексоген.
В больницах собирают образцы, ну
И кто здоров и хвалит медицину -
Приезжий.
Кто умрет - абориген.
…
Хвала Отчизне. Что бы без нее
Мы знали о наркотиках и винах,
О холоде, дорогах, херувимах,
Родителях и ценах на сырье.

Отчаянье, плоди неуязвимых.
Мы доблестное воинство твое.

Он всегда умел хорошо читать стихи, так, что человек проникался написанным. И даже получал за это грамоты и награды. И нет ничего удивительного в том, что это подействовало и на меня.
Я оказалась очарована. Старый CD-диск крутился в проигрывателе, из динамиков лилась неторопливая фортепьянная мелодия, а мелкий и нудный дождь превратился в ливень. Окна у нас были открыты нараспашку, и попыток закрыть их никто не делал.
И все это, совокупность всех этих факторов превращала просто выразительный текст в нечто большее.
Я прониклась настолько, что даже спросила, кто автор. Но вот проблема, когда знаешь, что буквально через пару часов будешь уже изрядно под градусом, ты понимаешь, что после вспомнить все эти детали будет довольно-таки затруднительно. И мы решили это записать. Бумаги под рукой не оказалось, ручки – тоже. Один только черный маркер для дисков.
- Давай руку, - сказал он мне, и я дала без раздумья.
Это небольшое стихотворение с легкость поместилось у меня на запястье. Я попросила прочитать что-нибудь еще. За следующие два часа мои руки оказались исписаны до предплечий, как на внешней стороне, так и на внутренней. Алкоголь действовал незаметно, но уже скоро брат перешел на цитаты.

Мама просит меня возвращаться домой до двух.
Я возвращаюсь после седьмого виски.

Для чего мне все эти люди, детка,
Если ни один из них все равно не ты

Выразительное высказывание удобно расположилось у меня в центре ладони, как змея продолжаясь на пальце. А за ним еще одно, и еще. К концу я уже жалела, что у меня всего лишь десять пальцев.
Моих стихотворений, которые появились у меня благодаря замечательной Clickosoftsky, оказалось в разы меньше. Французских поэтов было не так уж много, и они почти все уместились у него на внутренней стороне руки. Испанцы расположились на внешней, а один бельгиец – на предплечье. И парочка моих, собственных, замаскированных под стихи малоизвестного норвежского поэта.
Мы просидели так до пяти утра, почти до самого рассвета, пока нас совсем не разморило, и мы не провалились в сон прямо там.
***
Ближе к двум часам, я, напичканная аспирином, и зевающая каждые пять минут, поехала в книжный. Тоненький, больше похожий на располневший буклет, томик я нашла почти сразу – он стоял на самом виду с пометкой «рекомендуем». Повертела в руках, под ошеломленные взгляды персонала и посетителей, и понесла к кассе, попутно думая, что эта книга будет восхитительно смотреться между собранием сочинений Булгакова и Сеттерфилд. И, что сводить эту причудливую вязь с рук в ближайшее время, я точно не буду.