О СТИРФОРТЕ.

Отчего яркие персонажи привлекательны в книгах? Потому же, почему и в жизни - рядом с ними трава зеленее и солнце светит иначе, и скучная обыденность превращается в увлекательную игру. Живешь своей простой. ничем не примечательной жизнью, вдруг в нее входит человек-звезда, преображая все вокруг сполохами волшебного сияния. Действительность оборачивается праздником и чего не готов ты отдать, чтобы дивное присутствие длилось бесконечно. И отдаешь с радостью.

А потом ресурс истощается, собственные утяжелившиеся обстоятельства требуют непременного твоего присутствия и тяжкого труда, и лишений - ты ведь вышел из коридора возможностей, не забыл? Тяготы абстинентного синдрома усугубляются необходимостью приспосабливаться к обстоятельствам и действовать в условиях более тяжких, чем до Чудесного Визита - была просто жизнь, ничего особенного, оказываешься в чистилище, местами переходящем в ад. Именно абстиненция, я не оговорилась, от прекращения приема пыльцы фей, преобразующей твою собственную биохимию. А Звезда следует собственным путем.

Они редко бывают записными красавцами. Красота - тоже талант, хотя другого рода: восхищает и служит предметом вожделения или преклонения - в зависимости от характера объекта и твоего собственного. И может вскружить голову и вдохновить на прекрасные стихи. Или ограбление банка (овощной палатки - как вариант). Красота подсвечивает мир мягким сиянием, но сверкает и переливается разноцветьем он от Звезд, а им красивыми быть не обязательно. Вот привлекательными - непременно. И уметь подать себя, представив достоинства в наиболее выигрышном свете, а недостатки снивелировав до степени, когда воспринимаются окружающими, как естественное продолжение достоинств.

Что в другом ясно видишь и называешь высокомерием, в звездном своем мальчике или девочке окрестишь достоинством; поверхностность и склонность разбрасываться станет разносторонностью; а уличив в поступке, какой у любого другого назвал бы ты подлым, пожмешь плечами - значит были свои резоны. Что позволено Юпитеру, не позволено быку. Читаю "Дэвида Копперфильда", благодарная другу, который заманил меня в это чтение, да тут и бросил. Знала, что за Диккенса можно браться и возвращаться к нему в любое время, но такого наслаждения текстом не ждала. История, персонажи, стиль - все восторг.

И Дэвид - ну совершенно мой герой, а фирменная диккенсова сентиментальность только чуть-чуть и в редких местах превышает порог восприятия. Да ведь история такова, что не может не исторгнуть слез, если ты человек. Но вот звенит тревожный звонок у тебя, взрослого искушенного читателя начала XXI века, с первого появления в книге Стирфорта и крошки Эмли предположившего дальнейшее развитие событий, которые неминуемо приведут к трагедии и даже умеющего в общих чертах предсказать, как станут развиваться события - даром ли тысячи книг прочитаны?

А потом он звенит и понимаешь, что Стирфорт - обаятельное зло романа, не просто персонаж одного произведения. Он Комаровский из "Доктора Живаго" и Мефистофель "Фауста" и в конечном итоге - змей-искуситель на ветвях райского древа. И задумываешься о природе этого сочетания обаяния с уверенностью в себе, которому невозможно противостоять. Отмечая еще одну особенность, неотъемлемую принадлежность этого типа людей - уровень собственного финансового благосостояния много выше среднего в сочетании с отсутствием щепетильности, позволяющей использовать в своих целях лепту вдовицы.

И, кажется, алхимическая природа магнетизма, становится чуть яснее тебе. Главный талант (он же может быть и единственным, остальное приложится и домыслится), сродни дару феи Крошке Цахесу. Абсорбировать любые формы ресурсов окружающих, преобразуя их в собственную привлекательность: "Как же тебе повезло, моей невесте. Завтра мы идем, тратить все свои, все твои деньги вместе". Грубо, но точно. Восьмой дом астрологии - манипуляции с ресурсами и самооценкой партнеров. Он же - дом смерти. Не девятый - авторитет и не десятый - карьера, и не одиннадцатый - дружба, и не пятый - любовь (хотя не без того, чтобы понемногу от всех, но восьмой главный). Век живи, век учись.