Нам, диванным обывателям, мил и симпатичен Обломов!

Есть такие книги, которые не читал, но знаешь, о чем они. Например, «Крестный отец», «Собачье сердце», «Унесенные ветром», «1984» и многие другие. Вот для меня еще к этому списку относится книга «Обломов» Гончарова. Но это и не странно, так как слова обломов или обломовщина у нас стали уже нарицательными. Мы в школе ее не учили (кстати, заметила, что я очень плохо помню, какие книги мы проходили на зарубежной литературе, зато помню почти все с украинской литературы), но дома она всегда стояла на полке, что обязывало меня к ее прочтению. Я долго сопротивлялась, но вот наконец-то решилась на это.

Зная, что обломовыми называют людей ленивых, которым ничего неинтересно и ненужно, сразу понимаешь, что Илья Ильич человек «плохой». А если почитать еще какие-то школьные аннотации или рецензии на книгу, то в этом убеждаешься окончательно и бесповоротно. Вот с таким настроем я взялась за нее.

По мере прочтения книги,я начала ловить себя на мысли, что мне чем-то импонирует Обломов. Да, он ленив, но он честен перед собой. Взять, например, момент, когда он говорит про «петербургскую жизнь»:

— Свет, общество! Чего там искать? интересов ума, сердца? Ты посмотри, где центр, около которого вращается все это: нет его, нет ничего глубокого, задевающего за живое. Все это мертвецы, спящие люди, хуже меня, эти члены света и общества! Что водит их в жизни? Вот они не лежат, а снуют каждый день, как мухи, взад и вперед, а что толку? Войдешь в залу и не налюбуешься, как симметрически рассажены гости, как смирно и глубокомысленно сидят — за картами.
— А наша лучшая молодежь, что она делает? Разве не спит, ходя, разъезжая по Невскому, танцуя? Ежедневная пустая перетасовка дней! А посмотри, с какою гордостью и неведомым достоинством, отталкивающим взглядом смотрят, кто не так одет, как они, не носят их имени и звания. И воображают несчастные, что еще они выше толпы: «Мы-де служим, где, кроме нас, никто не служит; мы в первом ряду кресел, мы на бале у князя N, куда только нас пускают»… А сойдутся между собой, перепьются и подерутся, точно дикие! Разве это живые, не спящие люди? Да не одна молодежь: посмотри на взрослых. Собираются, кормят друг друга, ни радушия.. ни доброты, ни взаимного влечения! Собираются на обед, на вечер, как в должность, без веселья, холодно, чтоб похвастать поваром, салоном, и потом под рукой осмеять, подставить ногу один другому. Третьего дня, за обедом, я не знал, куда смотреть, хоть под стол залезть, когда началось терзание репутаций отсутствующих: «Тот глуп, этот низок, другой вор, третий смешон» — настоящая травля! Говоря это, глядят друг на друга такими же глазами: «вот уйди только за дверь, и тебе то же будет»… Зачем же они сходятся, если они таковы? Зачем так крепко жмут друг другу руки? Ни искреннего смеха, ни проблеска симпатии! Стараются залучить громкий чин, имя. «У меня был такой-то, а я был у такого-то», — хвастают потом… Что ж это за жизнь? Я не хочу ее. Чему я там научусь, что извлеку?

Когда Обломов описывал видение своей идеальной жизни, я была покорена им.

Ну вот, встал бы утром. Погода прекрасная, небо синее-пресинее, ни одного облачка, одна сторона дома в плане обращена у меня балконом на восток, к саду, к полям, другая — к деревне. В ожидании, пока проснется жена, я надел бы шлафрок и походил по саду подышать утренними испарениями; там уж нашел бы я садовника, поливали бы вместе цветы, подстригали кусты, деревья. Я составляю букет для жены. Потом иду в ванну или в реку купаться, возвращаюсь — балкон уж отворен; жена в блузе, в легком чепчике, который чуть-чуть держится, того и гляди слетит с головы… Она ждет меня. «Чай готов», — говорит она. — Какой поцелуй! Какой чай! Какое покойное кресло! Сажусь около стола; на нем сухари, сливки, свежее масло…
— Потом, надев просторный сюртук или куртку какую-нибудь, обняв жену за талью, углубиться с ней в бесконечную, темную аллею; идти тихо, задумчиво, молча или думать вслух, мечтать, считать минуты счастья, как биение пульса; слушать, как сердце бьется и замирает; искать в природе сочувствия… и незаметно выйти к речке, к полю… Река чуть плещет; колосья волнуются от ветерка, жара… сесть в лодку, жена правит, едва поднимает весло… Потом можно зайти в оранжерею.
Посмотреть персики, виноград, сказать, что подать к столу, потом воротиться, слегка позавтракать и ждать гостей… А на кухне в это время так и кипит; повар в белом, как снег, фартуке и колпаке суетится; поставит одну кастрюлю, снимет другую, там помешает, тут начнет валять тесто, там выплеснет воду… ножи так и стучат… крошат зелень… там вертят мороженое… До обеда приятно заглянуть в кухню, открыть кастрюлю, понюхать, посмотреть, как свертывают пирожки, сбивают сливки. Потом лечь на кушетку; жена вслух читает что-нибудь новое; мы останавливаемся, спорим… Но гости едут, например ты с женой.Еще два, три приятеля, все одни и те же лица. Начнем вчерашний, неконченный разговор; пойдут шутки или наступит красноречивое молчание, задумчивость — не от потери места, не от сенатского дела, а от полноты удовлетворенных желаний, раздумье наслаждения… В глазах собеседников увидишь симпатию, в шутке искренний, незлобный смех… Все по душе! Что в глазах, в словах, то и на сердце! После обеда мокка, гавана на террасе…

Разве мы не об этом мечтаем? Мы дети больших городов, которые вечно суетятся, крутятся, спешат. Это же МЫ хотим тишини и спокойствия. Только с некоторыми уточнениями: мы хотим такой жизни не в деревне, а где-то на берегах Франции, Испании или Италии. И чтобы не дом был, а вилла, и сюртук был от кутюр, и вино было элитным. И чтобы у каждого из нас был свой Захар, а может и два. Но об этом мы, как и Обломов, только мечтаем (кроме Захара, у Обломова он есть).

Как же на самом деле живет Обломов? Он лежит на кушетке, ест, пьет и любуется локтями с ямочками хозяйки. Не жизнь, а сказка. И мы так хотим!!! Ходить на работу не нужно, думать про кредиты-иппотеки не нужно, только и делай, что ешь да спи!
Я понимаю, что человек создан для большего, но не все хотят этого большего. Я считаю, что человек должен быть просто счастливым, и не важно как он этого добивается (все в рамках закона, конечно!). Как мы видим, Обломов счастлив. Ведь у каждого свое понятие счастья, и не нужно всех ровнять под одну гребенку. Да, может он прожил на 20 лет меньше, чем если бы вел другую жизнь, но как говорил Вуди Аллен «Можно дожить до ста лет, если отказаться от всего того, ради чего хочется жить сто лет.»

Да и вообще, как мы можем критиковать Обломова, разве мы не живем в своей обломовщине? Мы работаем на ненавистной нам работе, отсидели с 8 утра до 5 вечера ни минуты дольше, быстро домой, поели и к милому дивану. Нам сейчас проще, ведь у нас есть телевизор. Уткнемся в него и целый вечер счастье нам и благодать! Так что нам, диванным обывателям, мил и симпатичен Обломов!