3

Особых эмоций прочитанная книга не вызвала.
Молодой тележурналист Патрик Уоллингфорд, человек вполне обычный, привыкший плыть по течению и, если и выдающийся чем-то, то только своими отношениями с женщинами (по мнению его бывшей супруги, он «представлял собой мальчишеский эквивалент тех девушек, которые просто не в состоянии сказать «нет»»), внезапно прославился, когда весь мир увидел, как голодный лев в индийском бродячем цирке отгрызает ему в прямом эфире левую руку. Патрик принимает участие в программе трансплантации верхних конечностей (линия доктора Заяца, написанная с мягким и добрым юмором и любовью к персонажу, очень хороша), и вся оставшаяся часть книги — это отношения Патрика с вдовой человека, чью руку ему пришили. Роман взросления типичный: 30-тисекундный эпизод со львом стал для Уоллингфорда точкой перелома в жизни, в карьере, в представлениях о мире и о своем в этом мире месте, после которого он превратился в «бедолагу» и «львиный огрызок». Точкой перелома в личной жизни стала встреча с Дорис Клаузен, женщиной любящей, просто, но глубоко и искренне, безыскусно переживающей жизнь. И он, наконец, принял себя таким, каким стал.
Что я могу добавить к вышесказанному? «Четвертая рука» Джона Ирвинга — очередная современная книжка «с претензиями». Впрочем, я охотно признАю, что это, скорее, претензии читателей и критиков, а не авторов. Очевидно, такое мнение сложилось у меня под действием прочитанных на обложке отзывов и краткой информации об этом известном (оказывается) писателе и сценаристе-Оскароносце, которого сопоставляют по глубине и тонкости передачи сложнейших нюансов душевных переживаний персонажей с классиками русской литературы XIX столетия. В частности, со Львом Толстым. Вот не дают критикам покоя лавры классиков!..
Впрочем, я не собираюсь упрекать Джона Ирвинга: это просто не моя литература. Да и оценить все изящество языка в переводе невозможно. Но позвольте, отсылки в анонсах и отзывах к Льву Николаевичу порождают-таки некоторые ожидания. И эти ожидания не оправдываются: нет никакой глубины переживаний у главного героя, хоть ты тресни. Сперва спал со всеми женщинами, которые изъявляли такое желание, а встретив женщину мечты, стал сразу чище и лучше: «Вот не буду никого трахать, если не ее! Или буду. Но только… потом ей сам все расскажу! Вот какой я честный!» Лучше удались уже упомянутый выше хирург-трансплантолог Заяц и семейство Клаузенов: об их переживаниях сказано скупо и не описанием, а показаны они в основном в действиях. Тут что-то эдакое маячит и психологией слегка попахивает, но не широты и полноты обобщений, ни судеб поколений, встающих за героями Толстого нет здесь и быть не может. Наше время не подходит для эпического охвата, в лучшем случае, это время чистейшей лирики, сугубо индивидуальной. Ну и не нужно притязать…