Больше рецензий
Эксперт
16 мая 2018 г. 16:25
442
4 Был бел бал
РецензияОказывается, что Лукин знаменитый прозаик, но я познакомилась с Лукиным-поэтом.
В сборнике собраны стихотворения разных лет, причём они идут не в хронологическом порядке, а вразброс. Так, например, стихотворение конца 70-х может вполне себе соседствовать с небольшим четверостишием, скажем, 2007 года. Темы самые разные, но прослеживается тенденция писать «на злобу дня»: очень много посвящённых развалу Советского союза, немало насмешек в сторону церкви, грустные стихи о Родине-уродине и многое другое. Странное дело, обычно такие злободневные стишата читаешь со скрипом, представляя себе бомжеватого поэта, прозябающего в нищете и пишущего эти «иголки» огрызком карандаша на клочке замусоленной бумажки в пятнах дешёвого винца. Но не в случае с Лукиным. Благодаря его стилю и нескончаемым играм со словами и ритмом, с самых первых четверостиший проникаешься симпатией к автору. Кстати, впервые вижу в современных стихах такое богатство просторечий, устаревших слов и разных диалектизмов — раскардаш, шаромыга, скуржавый, скурмач, гультяй... И это здорово, потому что рифма Лукина не из серии «жил-был-ел-пил», а богатая рифма, подпитывающаяся в том числе забытыми и не известными всем словами.
Сзади сборника есть фотография поэта: дядечка за 50 с аккуратной бородой и грустными глазами, не смотрит в объектив, а куда-то вбок, словно там где-то за границей фотографии присела назойливая муха, и он раздумывает убить её или нет. Но в то же время ждёшь, что он посмотрит на тебя и коротко улыбнётся уголками губ. Так и его стихотворения: при всей грусти и безысходности, что окружают нас и отражаются в них, всегда находят лазейку для смеха, порой находя смешное в обыденном, в том, что мы не замечаем и принимаем как данность вместе с ежедневными избитыми-разбитыми дорогами жизни.
Говоря о поэте, ну просто невозможно взять и не процитировать что-то из того, что больше всего понравилось, что зацепило глаз. Поэтому возьму и процитирую. На табуретку же вставать не надо?
Лукин — поэт.
Ощущаю протест,
не въезжаю в упор,
то есть напрочь и начисто:
если мир — это текст,
то каков же забор,
на котором он значится?
Лукин — жонглёр.
Лукин — бунтарь.
Я потому сижу под вязом,
а не под крымским кипарисом,
что гражданином быть обязан
не где хочу, а где прописан.
Лукин — позёр.
По лексиконам лазаю
трудолюбивым ёжиком,
трясусь над каждой фразою,
над крохотным предложиком,
а критик не смущается —
и так же обращается
с моим произведением,
как Фрейд со сновидением.
Лукин горяч.
Всё грустишь ты о своём, о девичьем,
всё играешь русою косой.
Ночь в окне написана Малевичем,
а сама ты — Паблой Пикассой.
Лукин крещён.
У храмовых дверей
торчу верстою некою
и мысленно кумекаю
с пасхальным куличом:
«Итак, один еврей
другого продал третьему.
Теперь в аду гореть ему.
Но я-то тут при чём?»
Лукин, не плачь,
Говорят, «совок» был пошлым,
неприятности таящим,
но, когда пугают прошлым,
значит страшно в настоящем.
Рифмуй ещё!
