5 Не до счастья нам. Выжить бы.

Страшная - и в прямом, и в переносном смысле, - история начинается крайне обыденно: Катенька, воспитанница живущего под городком Лермонтовка Ионыча, вяжет рукавицы его другу Феде. Ситуация, равноудаленная и равноприближенная ко всех временам и эпохам, ко всем местам действия - где-то в бескраней России, в любой исторический момент. Уже потом отдельные детали начинают выламываться из этого ощущения исконности-посконности: в снегу Федя с Ионычем обнаруживают немного немало летающую тарелку с горящим огоньком, на вездеходе приезжает проверяющий их центра со странным именем Владилен Антуанович, природа оказывается русской по названию, да не по проявлениям, да и мертвецы, собственно говоря, тоже не должны оживать - а они оживают, да еще и читают стихи.

- Из забывших меня... - пробормотал серый. Взял с витрины трюфель, повертел в кривых пальцах, раздавил.
- А мы тебя съесть, получается, собихались. - Лавочник виновато посмотрел на ружье. - И застхелить. Вот такие пихоги. Даже непонятно, как после этого жить. И стоит ли вапче.
Мертвец шагнул к нему.
- ... можно составить город.

Обыденность насилия и обыденность смерти ; обыденность, наконец, поведения, после которого не очень понятно, как жить; и все - изо дня в день в сером снегу с синими искорками, который то ли правда меняет людей, то ли никак на них - ну, кроме оживления мертвецов, - не влияет, и всё зло не в снегу, а в самих людях.

И Дуська, и дядь Вася, и многие другие были людьми, в общем-то, неплохими. Но вот как-то у них это всё получилось... нет, пожалуй, они сами не смогли бы объяснить почему и зачем. Вышло и всё тут: хоть и православные все поголовно. Может, водка в том виновата. Да-да, пожалуй, что водка.
Водка всегда во всем виновата - злой продукт, безбожный.

Да и зло ли - или природа человеческая просто такова?

- Ох, тяжко мне видеть, как д-р-рузья погибают! - кричал Светослов, целясь в серых и не стреляя. - Закрыть глаза, штоле?

Серость - как нечто будничное.

- Весело живете, - неопределенно заметил Рыбнев.
- А как еще, мил человек, россиянину жить, когда вокруг одна мертвечина да серость? - удивился дядь Вася.

Насилие - как нечто будничное (да и не факт, что плохое).

- Добей уж, - попросил водитель и отвернулся. - Больно...
Ионыч подумал и не выстрелил.
Был он человек в сущности неплохой, но садист.

Хотя, возможно, дело не в людях, а в обстоятельствах - если не в водке, так в мире.

Икру мандрагорского зайчика оплодотворяет мандрагорский слоник - совершенно иное существо. Так и люди: вроде и люди, а оплодотворены чужим миром, уже как бы и не люди; на этой планете так вообще превратились черт знает во что.

Три исхода из этой будничной серости как бы предлагают три героя - хотя, на самом деле, ничего они никому не предлагают, просто нащупывают для себя пути.

Ионыч идет по пути насилия в ответ на все - что бы не произошло, гораздо спокойнее ненавидеть, чем чувствовать что либо еще. Если мир враждебен - то и ты будь к нему враждебен. Насилие в ответ на любовь, которую демонстрирует Катя, и на любое ее действие; насилие в ответ на потенциальную угрозу; насилие в ответ на угрозу настоящую.

Колхозкин понюхал зубровку и скривился:
- Да погодите вы. То, что Ионыч - герой, это понятно. Но с чего вы решили, что герой не может предложить чего-то отвратительного, пусть и выпивши?

А он, конечно, может.

Катенька, воспитанница Ионыча, битая, моренная голодом девчонка, находит для себя выход в любви и жалости.

Серые хотят любви - и в самом деле, даже не трогают девчонку, которая стоит перед ними в снегу. Но и им не очень понятно, что с такой Катей делать.

- Святая ты девчонка, Катя. Вот только от твоей святости иногда тошно становится.

Только с живыми куда сложнее - для них этот пусть христианского всепрощения кажется куда более страшным, чем агрессия в ответ. Агрессия-то понятна, а улыбка в ответ на агрессию?

Катенька напоминала ему недоброе новогоднее чудо: словно под праздничной елкой наутро вместо подарка обнаруживаешь мертвеца.

Наконец, третий путь - путь "государева человека" майора Рыбнева (как у Катеньки есть только имя, а у Ионыча только отчества - Рыбневу досталась только фамилия, завершая этот триумвират). Сначала вроде бы призванный следить за порядком Рыбнев сталкивается с совершенно немотивированной агрессией неплохих вроде бы людей, потом - с государственным аппаратом, потом - с серыми; он пытается действовать по протоколу, по словам руководства, по наитию, наконец - пока не остается ничего.

Упал на колени, воткнул пальцы во влажную землю.
Рассыпалась душа.
Сгорели остатки.

Вот и так три пути героев - делай, что хочешь (Ионыч), что нужно (Катенька) и что должен (Рыбнев) не приводят к счастью ни для одного из них.

Пред бременем судьбы пора смириться, сор. Не до счастья нам. Выжить бы.