5 Выше знакомого

Сейчас знакомые с детства стихи Даниила Хармса кажутся уже не такими многозначительными. Почти не смешно от «Весёлого старичка». И «Цирк Принтинпрам» не столь заковыристо-волшебный. Куда-то потерялось восторженное сочувствие к «Удивительной кошке». Разве только что-то зловещее слышится в «Как Володя быстро под гору летел» и больше понимаешь иронию недовольных винегретом «Кошек». Вызывающие по отношению к стилистике, чрезвычайно добрые и чуточку морализаторские, поскольку написаны для журнала «Чиж», произведения этого сборника цепляют формой. Искусство Хармса из обыденных слов создать неудобную, дерзкую конструкцию, опровергает чопорность и серьезность, но оставляет место для сентиментальности и грусти по детству. В пространстве литературы для детей обэриутская манера не усиливает энтропию, а как-то придает смысл трогательным и незначительным приметам нашей жизни.

Правда, держа в руках издание «Махаона», хочется говорить больше не о Хармсе, а гениальном Игоре Олейникове. Созданные им иллюстрации по большей части - самостоятельная интерпретация, графическая постановка отдельных стихотворений. Надо ли говорить, насколько он изящно чувствует сюрреализм поэта и легко, стремительно воплощает их в образах, начинающих жить там, где заканчивается авторская строка. Посмотрите на «Уж я бегал, бегал, бегал…». Все варианты перемещения энергичного лирического героя отражены в последовательных картинках, уморительно серьезных. Мальчик привязал себе бутафорский клюв и представляет себя птицей (с павлиньим хвостом), рыбой (соответственно), зайцем. Но, выпрыгивая «штопором» из реки, он оставляет свой чешуйчатый хвостик (происходит театрально-костюмное превращение) ошарашенным рыбам и любопытному аквалангисту (или это просто затонувший шлем? тоже ведь пространство для игры содержанием). Казалось бы, само собой просится в иллюстрации изобразить мальчишек из «Га-ра-рам!» и самолетом, и пароходом, раз они в них играют. Но на фоне даже дома имеют детские любопытные мордашки. Мир по-кукольному антропоморфен и овеществлён, драматургически действенен. Что-то от средневековой миниатюры есть в том, как Олейнков изображает все стадии закручивания бульдога вокруг столба на цепи в одной картинке. А на других страницах – персональная любовь к африканским мотивам в геометрически орнаментированных масках на балу («Странный бородач»). Любимыми же стали иллюстрации к стихотворению «Храброе войско». Оно-то как раз кажется пустоватым, проходным. Трезор созывает соратников, чтобы дать отпор грозному Полкану. В результате «войско» бежит прочь от одного рыка. Но вот что делает Олейников: он иконографически делит иллюстрацию на четыре части, где Трезор, распаляясь, выступает за кафедрой перед собаками. Сзади него разгорается кровавый шар. И история сразу приобретает зловещую тональность, как сатира на милитаристскую пропаганду, фанатизм и ложь мнимых вождей.

С этим изданием хочется жить и путешествовать. Оно открывает мир далеко не ребячливый, сложносочиненный, фантастический, по большей части добрый, но лукавый, игровой.