4 Только силуэт

Начну издалека. Я принадлежу к той прекрасной половине человечества (реалисты сказали бы, что половина - это грандиозное преувеличение, но я не реалистка), которая предпочитает Лермонтова Пушкину и Достоевского Толстому.

К примеру, любовь к Лермонтову передается в нашей семье по наследству по женской линии, хотя и не генетически, а воздушно-капельным путем (через чтение наизусть). Мне есть, что о нем сказать... но больше есть, чего о нем помолчать. Это очень личное.

Достоевский менее воздушен и хрупок. Читать о Достоевском не так страшно, не так рискованно. Хрустальность стихов может разбиться от прикосновения реальности. Мрачная проза должна стерпеть мрачность жизни. Я боюсь найти родники поэзии, что вопреки природным законам струятся из хтонического быта в поднебесье, но я хочу найти источник страсти романов Достоевского, в которых первые этажи небес перекручены в фарш с черноземом человеческого низа. Откуда вылезли эти фантасмагорические дамы, мрачные студенты и гаденькия судари, откуда истерика, надрыв, взрыв?.. Сейчас я все пойму...

Или не пойму...
Книга Фокина не о том...

Если честно, я ожидала художественную беллетризованную биографию, линейный хронологический рассказ, анализ, проекции жизни на тексты. Ожидания не оправдались, но и очень разочарованной я себя не чувствую.

Книга представляет из себя альбом зарисовок. Их ценность прежде всего в том, что рисовали с натуры. Их слабость в том, что рисовали не всегда художники, не всегда с хорошим зрением, иногда без соответствующих материалов, иногда с очень ограниченной палитрой. Такие ворота Расёмон: показания свидетелей, каждый со своей стороны и ракурса описывает то же самое. Множество разностилевых этюдов-набросков (карандаш, акварель, пастель, масло) в каком-то постмодерновом графическом редакторе налагаются один на другой, совмещаются - и результатом дают многомерную живую фигуру. ...Живую? Во всяком случае не менее живую, чем иные книжные персонажи.

Не линейный рассказ, хотя и выстроен более или менее хронологически. Не история человека как роман, а такая немного школьная тематическая нарезка: всё о внешности, все описания жилища, все упоминания о падучей, а теперь любимые блюда... а в конце похороны с разных точек обзора... "Набор картинок" окаймлен очень, очень лаконичным вступлением с обзором биографии писателя и хронологией с датами в заключение.

Составитель остановится на всех необходимых пунктах (придраться не к чему): детство, родители, неблагонадежная компания, заключение, высылка, служба, возвращение в литературную деятельность, вторая жена (о первой информации маловато), дети, болезнь, смерть, признание... Без глянца?.. Но и без наведенной резкости, "словно бы сквозь тусклое стекло".

Безусловно, это дает иллюзию объективности. Иллюзию, так как выборка фактов по определению необъективна... фактом выборки. Объективности в значении отсутствия яркого субъекта, Достоевский здесь - объект. Портретируемый - вынужденно застывший в требуемой позе. При этом невозможно сместить акцент с Достоевского на "окружение". Невозможно досконально определить стиль, мастерство, саму личность рассказчика. Не успеваешь познакомиться с ним. Только заметишь какую-то особенность, а он тебе: "Нет, нет, меня нету - вот Федор Михайлович..."

Если бы это были полностью воспоминания, например, жены, потом брата, тогда дочери, друга одного, второго, длинные выдержки из дневника самого писателя... мы имели бы несколько историй, несколько линий, длинных пасьянсовых змей (некоторые сходятся, некоторые - нет). Так же перед нами намеренная нарезка-выборка (я в детстве любила раскладывать карты соответственно нескольким придуманным системам, что противопоставлялись случайности и хаотичности пасьянса): стопка по возрастанию, стопка по численным значениям, стопка по картинкам.

Какой он, Федор Михайлович?.. Невыразительный... Статичный силуэт. Кому-то мрачный в компании, кому-то милый и задушевный. Чуткий и веселый с детьми. Ласковый и увлеченный с молодой женой. Слишком мягкий с кредиторами и заемщиками. Мощный, властный в выступлениях. Азартный в рулетке.
...Только в своих текстах он совсем другой, совсем: страстный, всесильный, всезнающий, сокрушительный до нутрины. Внутренняя жизнь явно преобладает над жизнью внешней. Мышление, интеллект, дух господствуют над физическими проявлениями.
И эта книга на самом деле ничего не скажет вам о творце и его тайне духа, только об оболочке. Возможно ли иначе?!.

Естественно, были интересные, захватывающие, удивляющие факты. Детские игры в "диких". Внимательность к слугам (жаль будить, наработалась). Желание приобрести для жены украшения (любуется, как блестит в зеркале сережка). Вот мне казалось иногда, что при совершенстве содержания, характеров некоторые романы Достоевского несовершенны композиционно, неуравновешенны. И этому есть объяснение:

Он заранее продавал свой роман, который ожидали с нетерпением. Редакция то и дело понуждала его высылать скорее рукопись. Эти понуждения раздражали, он волновался, спешил, посылал начало и потом, торопясь продолжением, почти забывал это начало. По мере развития романа являлась необходимость изменять то то, то другое, но исполнить этого уже не было возможности — то, что нужно было изменить и переработать, оказывалось уже напечатанным. Таким образом, являлись великолепные эпизоды, но в общем роман представлял довольно бесформенное и, во всяком случае, невыдержанное произведение.

Естественно, воспоминания свидетелей ценны вторичным. Деталями быта, обстановки, обычаями. Ясно, что выводы историк может делать только из большого объема материала. И то, что малой барчук в жару побежал принести воды крепостной крестьянке, - вряд ли стоит обобщить на традиционные отношения хозяев и слуг. А вот то, что родители Достоевского не пользовались газовыми лампами, так как они еще не вошли в быт, или то, что елку украшали именно родители, чтобы ввести детей в праздник, сделав сюрприз, или шутки на первое апреля, или измерение температуры по шкале Реомюра - это интересные весточки через века.

Однозначно сформулировать отношение к книге Фокина не могу. Модны когда-то были теневые портреты. Выразительная (вырезательная) тень - но не видно деталей и оттенков. Достоевский остается силуэтом. Он даже не стал обманчивым, мифологизированным романическим персонажем. К протогонисту авторского художественного исследования было бы проще сформулировать отношение - писатель стал бы персонажем. Нам же предложили честную нарезку. ...А всё ли нам дали? Не умолчали ли? Не сформировали ли наше мнение удачным коллажем? Я не знаю. Приведенные отрывки кажутся чрезвычайно сухими, сдержанными, закрытыми по сравнению с эмоциональными текстами самого Достоевского.

Безусловно, нужны разные книги о Мастере. Уверена, эта книга не из худших. Она прекрасно пробудила аппетит: аппетит к подробностям, к разгадывания, к познанию. Я хочу прочитать дневники Достоевского полностью, я хочу прочитать все воспоминания его жены, хочу почитать серьезный детальный анализ любимых романов.

Хочу читать Достоевского. Значит, книга выполнила свое предназначение?..

Па-беларуску тэкст...

Тутака...

Пачнем зводдаль. Я належу да той прыўкраснай паловы чалавецтва (рэалісты сказалі б, што палова - гэта грандыёзнае перабольшанне, але мы не рэалісты, а рамантыкі), якая аддае перавагу Лермантаву перад Пушкіным і Дастаеўскаму перад Талстым.

Напрыклад, любоў да Лермантава перадаецца ў нашай сям'і ў спадчыну па жаночай лініі, хоць і не генетычна, а паветрана-кропельным шляхам (праз чытанне на памяць). Мне ёсць, што пра яго сказаць... але больш ёсць, чаго пра яго памаўчаць. Гэта надта асабістае.

Дастаеўскі менш паветраны і датклівы. Чытаць пра Дастаеўскага не так страшна, не так рызыкоўна. Крыштальнасць вершаў можа разбурыцца ад дотыку рэальнасці. Змрочная проза мусіць вытрываць змрочнасць жыцця. Я баюся знайсці крыніцы паэзіі, што насуперак прыродным законам бруяць з хтанічнага побыту ў паднябёсы, але я хачу знайсці вытокі жарсці раманаў Дастаеўскага, у якіх першыя паверхі нябёсаў перакручаныя ў фарш з чарназёмам чалавечага нізу. Адкуль фантасмагарычныя дамы, змрочныя студэнты і гадзенькія спадарыкі, адкуль істэрыка, надрыў, выбух?.. Зараз я ўсё зразумею...

Або не зразумею...
Кніга Фокіна не пра тое...

Калі шчыра, я чакала мастацкую белетрызаваную біяграфію, лінейны храналагічны аповед, аналіз, паралелі жыцця на тэксты. Чаканні не спраўдзіліся, але і надта расчараванай я не пачуваюся.

Кніга ўяўляе з сябе альбом замалёвак. Іх каштоўнасць найперш у тым, што малявалі з натуры. Іх слабасць у тым, што малявалі не заўсёды мастакі, не заўсёды з добрым зрокам, часам без належных прыладаў, часам з вельмі абмежаванай палітрай. Гэткая брама Расёмон: паказанні сведак, кожны са свайго боку і ракурсу апісвае тое самае. Мноства рознастылёвых эцюдаў-накідаў (аловак, акварэль, пастэль, алей) у нейкім постмадэрновым графічным рэдактары накладаецца адзін на другі, сумяшчаецца - і вынікам дае шматвымерную жывую постаць. …Жывую? Ва ўсялякім выпадку не менш жывую за кніжнага персанажа.

Не лінейны аповед, хоць і выбудаваны больш ці менш храналагічна. Не гісторыя чалавека як раман, а такая троху школьная тэматычная нарэзка: усё пра знешнасць, усе апісанні жытла, усе згадкі пра падучую, а цяпер любімыя стравы... а зараз пахаванне з розных кропак агляду...

Мы спынімся на ўсіх неабходных пунктах (прыдрацца няма да чаго): дзяцінства, бацькі, нядобранадзейная кампанія, зняволенне, высылка, служба, вяртанне ў літаратурную дзейнасць, другая жонка (пра першую інфармацыі малавата), дзеці, хвароба, смерць, ушанаванне... Без глянца?.. Але і без наведзенай рэзкасці, "нібы праз цьмянае шкло".

Безумоўна, гэта дае ілюзію аб'ектыўнасці. Ілюзію, бо выбарка фактаў па азначэнне неаб'ектыўная... фактам выбаркі. Аб'ектыўнасці ў значэнні адсутнасці яскравага суб'екта, Дастаеўскі тут - аб'ект. Партрэтаваны. Змушана застылы ў патрабаванай позе. Пры гэтым немагчыма змясціць акцэнт з Дастаеўскага на "асяроддзе". Немагчыма дасканала вызначыць стыль, майстэрства, саму асобу апавядальніка. Не паспяваеш пазнаёміцца з ім. Толькі заўважыш нейкую асаблівасць, а ён табе "Не, не, мяне няма - вось Фёдар Міхайлавіч..."

Калі б гэта былі цалкам успаміны, напрыклад, жонкі, потым брата, тады дачкі, сябра аднаго, другога, вытрымкі з дзённіка самога пісьменніка... мы мелі б некалькі гісторый, некалькі ліній, доўгіх пасьянсавых змеяў (некаторыя сходзяцца, некаторыя - не). Так жа перад намі наўмысная нарэзка-выбарка (я ў дзяцінстве любіла раскладаць карты адпаведна некалькім прыдуманым сістэмам, што супрацьпастаўляліся рандомнасці і хаатычнасці пас'янсу): стосік па масцях, стосік па лікавым значэнні, стосік па карцінках.

Які ён, Фёдар Міхайлавіч?.. Цьмяны... Камусьці змрочны ў кампаніі, камусьці мілы і задушэўны. Чулы і вясёлы з дзецьмі. Ласкавы і захоплены з маладой жонкай. Занадта мяккі з крэдыторамі і пазычальнікамі. Важкі, моцны пры выступленнях. Азартны ў рулетцы.
...Толькі ў сваіх тэкстах ён зусім іншы, зусім: жарсны, усёмагутны, усёбачны, сакрушальны да вантробаў. Унутранае жыццё відочна пераважае над жыццём знешнім. Мысленне, інтэлект, дух пануюць над фізічнымі праявамі.
І гэтая кніга насамрэч нічога не скажа вам пра творцу і ягоныя таямніцы духу, толькі пра абалонку.

Натуральна, былі цікавыя, узрашальныя факты. Дзіцячыя гульні ў "дзікіх". Уважлівасць да слуг (шкада будзіць, напрацавалася). Жаданне прыдбаць для жонкі ўпрыгажэнні (як блішчыць у люстэрку завушнічка). Вось мне падавалася часам, што пры дасканаласці зместавай, характарнай некаторыя раманы Дастаеўскага недасканалыя кампазіцыйна, неўраўнаважаныя. І гэтаму ёсць тлумачэнне:

Он заранее продавал свой роман, который ожидали с нетерпением. Редакция то и дело понуждала его высылать скорее рукопись. Эти понуждения раздражали, он волновался, спешил, посылал начало и потом, торопясь продолжением, почти забывал это начало. По мере развития романа являлась необходимость изменять то то, то другое, но исполнить этого уже не было возможности — то, что нужно было изменить и переработать, оказывалось уже напечатанным. Таким образом, являлись великолепные эпизоды, но в общем роман представлял довольно бесформенное и, во всяком случае, невыдержанное произведение.

Натуральна, успаміны сведак каштоўныя другасным. Дэталямі побыту, абстаноўкі, звычаямі. Ясна, што высновы можна рабіць толькі з вялікага аб'ёму матэрыялу. І тое, што малы барчук у спёку пабег прынесці вады прыгоннай сялянцы, - наўрад ці варта абагульніць на традыцыйныя стасункі гаспадароў і слуг. А вось тое, што бацькі Дастаеўскага не карысталіся газавымі лямпамі, бо яны яшчэ не ўвайшлі ў побыт, ці тое, што елку аздаблялі менавіта бацькі, каб увесці дзяцей у свята, зрабіўшы нечаканку, ці жарты на першага красавіка, вымярэнне тэмпературы паводле шкалы Рэамюра - гэта цікавыя вестачкі праз стагоддзі.

Адназначна сфармуляваць стаўленне да кнігі Фокіна не магу. Модныя калісьці былі ценевыя партрэты. Выра`зны (выразны`) цень - але не відаць дэталяў і адценняў. Дастаеўскі застаецца постаццю. Ён нават не стаў зманлівым, міфалагізаваным раманічным персанажам. Да героя аўтарскага даследавання прасцей сфармуляваць стаўленне - пісьменнік робіцца персанажам. Нам жа прапанавалі чэсную нарэзку. ...А ці ўсё нам далі? Ці не замоўчалі нешта? Ці не сфармавалі нашу думку ўдалым калажом? Я не ведаю. Прыведзеныя ўрыўкі падаюцца надзвычай сухімі, стрыманымі, закрытымі ў параўнанні з эмацыйнымі тэкстамі самога пісьменніка.

"Набор карцінак" абрамлены вельмі, вельмі лаканічным уступам з аглядам біяграфіі ды храналогіяй з датамі ў канцы.

Безумоўна, патрэбныя розныя кнігі пра Майстра. Упэўненая, гэтая кніга ані не нейгоршая. Яна цудоўна абудзіла апетыт, апетыт да падрабязнасцяў, да разгадвання, да спазнання. Я хачу прачытаць дзённікі Дастаеўскага цалкам, я хачу прачытаць усе ўспаміны ягонай жонкі, хачу пачытаць сур'ёзны дэталёвы аналіз любімых раманаў. Хачу чытаць Дастаеўскага. Значыць, кніга выканала сваё прызначэнне?..