4 Портрет времени

Кочин узнаваем. Поскольку я уже знакома с его романом "Девки", я примерно понимала, что никакого ретуширования действительности я не увижу. По правде говоря, аннотация несколько лукавит, поскольку главных героев в романе несколько - ушедший из деревни в рабочие под влиянием расчетливой жены крестьянин Иван Переходников, поболтавшийся в детстве в беспризорниках партиец Григорий Мозгун и до поры темная лошадка - комсомолец Константин Неустроев.
Все эти парни встречаются на строительстве Горьковского автозавода, и именно отношениям между ними посвящена главная история, обрамленная множеством попутных - Анфисы, безымянной Сиротиной, Вандервельде, Шелкова, Симочки, старика Михеича...
Занятно было отыскать в них общие корни, но и без того персонажи прописаны колоритно, ярко. Особенно удалось Кочину, как и в другом его романе, время. Конечно, мы мало что об этом знаем в действительности, но и в отдельных мемуарах, и в некоторых фильмах, и в книжках - оно выглядит именно так: рациональная деловитость, отказ от внимания к чувствам, стремление заменить свое мнение лозунгами. Иван Переходников проходит весь этот путь, становясь вполне успешным только в тот момент, когда окончательно подчиняет свое сердце делу. И автор призывает нас верить в то, что именно так и мог бывший крестьянин вернуть в дом беспутную красавицу-жену, только так и мог стать примером для других рабочих. Верить ли? Не знаю, решать читателю...
Вообще, этот роман очень тесно перемешался в моей голове с другой, одновременно прочитанной, книгой - "Сентиментальный роман" Веры Пановой. Причем настолько тесно, что мне пришлось специально припоминать и проверять, в каком из них попались мне занятные второстепенные персонажи. Наверное, во многом виновато и совпадение времени, но и манера написания, и широта огляда - тоже оказалась близкими. И это как раз к достоинствам книги я отнести не могу. Потому что не о парнях она, в итоге. Она скорее портрет того сложного времени, той эпохи, когда сиюминутный успех зачастую непросто не гарантировал завтрашнего благоденствия, но и становился основанием для критических нападок. Отношения с женщинами - вообще какие-то противные, потребительские, несмотря на всё декларируемое революционное равенство. Кстати, в этом Кочин тоже с Пановой совпадает (точнее она с ним, конечно, поскольку её роман на двадцать лет позже написан).
И только в конце у автора знакомый такой мотив мелькает, безнадежности...

Когда Мозгун ушел, с лестницы крикнув родным последнее прощальное слово, Иван, сидя на кровати, сказал:
— Хороший брательник у тебя, а только что-то в нем неспокойствия больно много. Он мне душу напоследок разбередил: «Лучше лишиться дыхания, чем рассудка; хочу быть умнее, надо быть вооруженнее врага», — только, бывало, и скажет. Непонятно, а тревожно.
Иван сидел, спустив руки вдоль колен.
— Сильно непонятен он. Плохо кончит.

И ведь правду предсказал. Не Мозгуну, конечно, самому себе. Потому что эти строчки написал в 1935 году, а спустя 8 лет, в 1943-м, был арестован как враг народа, и, хотя был впоследствии реабилитирован, на 10 лет потерял право называться летописцем эпохи и выразителем народных мыслей. Впрочем, время прошло, и теперь мы его снова с интересом читаем. Пытаясь разобраться в собственных корнях и этом странном жестоком времени.