2

Чудовищно интересная книга. С первых страниц она предстала передо мной загадкой: что это — христианское высмеивание тоталитаризма или тотальное высмеивание христианства? (К своему стыду на два дня я позабыл, что Айн Рэнд — это великая и ужасная Айн Рэнд.) «В законе сказано, что никто не должен оставаться один, никогда» — практически точная цитата одной из первых заповедей: «И сказал Бог: не хорошо быть человеку одному» (Быт 2:18).

«Гимн» — это иная история грехопадения. Новая. «Гимн» начинается с описания иного рая — рая, в котором торжествует коммунистическая идея равенства, братства и власти советов. Это извращенный христианский Рай, он дарован не Богом: «По милости наших братьев даны нам наши жизни.» Извращение это становится ярким с появлением цитат из фашистской культуры: «...поднимая правую руку, отвечал: "Воля братьев будет исполнена."» Тоталитаризм настолько полон, что для обозначения своих действий братья употребляют местоимение «мы», полностью идентифицируя себя с социумом.

Главный герой «Гимна» — новый Адам, повествующий о своем грехопадении: «Мы виноваты в великом преступлении предпочтения.» Грех, приведший Адама к падению тот же библейский грех эгоизма — вожделение к всезнанию, и новый Адам, уборщик этого рая (по назначению совета) запирается в запрещенном одиночестве ради запрещенных (потому что не санкционированных советом) научных исследований, тянется к плодам древа познания. Отличается «Гимн» одной изящной изюминкой: новый Адам стремится к всезнанию не из желания стать равным Богу, нет. Он стремится к всезнанию из совершенно благородных, благодатных целей: он стремится к изобретению электрического света ради блага братьев: «Мы сможем осветить тунель, весь город, все города мира.». Читай, из любви. Но удивительная аура этого апокалиптического мира передает это чувство благодарности с ужасающим привкусом принуждения к работе во благо братьев. Что это значит? Вот загадка...

В середине книги рисуется сцена казни за преступление произношения запретного слова, — единственное преступление, за которое полагается казнь. Я наивно торжествую: это христианская история об апокалиптической тирании, антигуманному принуждении к благу, о фашизме, в котором запрещена свободная благодатная любовь...

До 99 страницы я был увлечен этой загадкой и был готов уже поставить плюс в оценке книги, но, увы, я открыл 99 страницу и обнаружил...

На 99 странице я обнаружил что «Гимн» Айн Рэнд — это гимн слепому самодовольному неблагодарному эгоизму.

Начиная с 99 страницы и до конца это сплошной гимн самодовольного уродства, в котором даже героиня появляется только для того, чтобы падший герой мог назвать ее именем, которое он сам выбрал (точно, как Адам, давший имя Ева жене своей только после изгнания из Рая), и чтобы упомянуть, что она носит его ребенка. Себя же он в лучших традициях французских королей, цезарей и фараонов объявляет богом: «И вот я вижу лицо бога, <...> Этот бог — "Я".» — И дает себе имя Прометей.

И падший Адам окунулся в море тщеславия, уйдя из города братьев, он вдруг осознает свое «я», хотя еще не знает каким словом его выразить. Открытие, которое он сделал, больше не восхищает его возможностью употребления во благо братьев. Изгнанный из рая, «проклятый», новый Адам восхищается своим изобретением уже как частью себя, восхищается собой в изобретении электричества.

Все далее — это непрерывное восхваление собственного эго, слепое, не замечающее в себе таких фраз как: «Не знаю, есть ли земля, на которой я стою <...> Не знаю и не думаю об этом.» «Я не отдам своих богатств, не разделю их ни с кем.» «Сам живу только для себя.» Эгоизм — это яркое, кислотное противоречие между собой и окружающим миром: «Я ни чем не обязан своим братьям, и у них нет долга передо мной.» — и в этом же абзаце: «Чтобы заслужить мою любовь, братья должны...» Падший человек теряет смысл свободной благодарности.

Увы, роман развалился после 99 страницы. Айн Рэнд прокладывает путь спасения личности от смерти в фашизме. Как только может, она уводит героя от потери своего «я» в безликом «мы», но невольно заводит героя на территорию христианства. Он успевает решиться на самопожертвование: «Пусть совет осудит наше тело. Для нас это не важно. Но свет!..» И он успевает потерять свое «я» в «мы» влюбленных. В этих недолгих мгновениях «мы» впервые звучит истинно: «Мы разделяем это проклятье [с вами],» «Мы любим [вас],» «Душа наша разрывалась в поисках слова...»

О ужас, о уродливый ужас! то слово, которое искали влюбленные, то слово, из-за которого, единственного, сжигали, — было слово «я». Какая узость, какой ущерб! Любовь поругана, она забыта сразу после 99 страницы.

Айн Рэнд со вкусом выбрала ингредиенты для постмодернистской смеси: библейское грехопадение, миф о Прометее, повесть о Данко. Как прекрасен эпизод, когда изгнанный из города герой, упавший без сил в листву, сжимает в руке лампочку — как свое сердце! Но одновременно с этим как бездарно сведены факты, язык, история. Как убого смотрится сцена признания, в которой после главных слов идет доказательство не делом, а словом, доказательство эгоистическое, самодовольное, сводящееся к формуле: я люблю тебя, потому что ты лучший.

Я люблю немногих людей, но во всех я могу назвать вещи, судя по которым, они, скорее, худшие люди, чем лучшие. И каждый из них может сложить свои слова в такое зеркало, в котором я увижу себя как худшего человека на земле.

Я презираю эгоизм: он не способен к свободной, благодарной любви. Я презираю равенство: равные не способны ничего подарить друг другу; даже не нуждаются друг в друге. Айн Рэнд провела своего героя от уродливого безличия в тоталитаризме до уродливого эгоизма в либерализме. Она провела его через свободные любовь и самопожертвование, и даже не заметила этого. Новый Адам вновь слепо прошел мимо покаяния, мимо свободы, мимо Бога, и кинулся в бездну своего эгоизма.

Я благодарен этой книге за то, что она показала мне путь библейского грехопадения, природу человека и суть эгоизма с иной, извращенной и потому яркой стороны. Но этого не хватает, чтобы поставить ей удовлетворительную оценку.