5 "Сколько не плачешь, а всё останется"

Наша мифология - одна из самых туманных и потусторонних. Ни весёлого Олимпа с пьянствующими богами, ни хмельных фавнов с дудочками. Только мертвецы, заселяющие луга, леса и озёра. Некрещёные младенцы кикиморами уползают в болота или погреба домов, утонувшие девушки становятся злыми русалками, на упившихся покойниках разъезжают черти, как на лошадях... Они все мертвы, и они все рядом, таятся в хмурой северной тайге, чавкают грязью в холодных мутных реках, ждут пополнения - и они злы, злы безусловно и безоговорочно. Любая мифология так или иначе выделяет Смерть, отводит ей особое место, но не за каждым народом следят внимательные мёртвые глаза из-за каждого камня. Конечно, русский народ знает и богов-покровителей (часть из которых выдумана ранними исследователями, стремившимися во что бы то ни стало составить свой Олимп), и более благосклонных покойников-предков, но всё-таки... Может быть, в какой-то мере эту тягу к смерти можно считать причиной того, что русский народ создал такую мощную поэтическую систему похоронных плачей? Причитания над покойниками известны у очень многих народов мира, но мало кто довёл их до такого совершенства и объёма. Даже наши ближайшие родичи, белорусы и украинцы, уступают нам в этом вопросе. Короче говоря, заинтересовавшись русской мифологией и русским фольклором, пройти мимо похоронных причитаний невозможно, а труд Е. В. Барсова - классическое исследование на эту тему. О знакомстве с ним не пожалела ни на секунду, это было увлекательно.
***
Первый том "Причитаний Северного края" включает в себя, прежде всего, похоронные плачи, записанные фольклористом Барсовым от известной вопленицы (плакальщицы) Ирины Федосовой. Если вы так же хорошо знаете историю фольклористики, как я, то скажете: "Что ещё за Ирина Федосова? Впервые слышу!". Но я-то теперь в курсе, могу поделиться. Всю жизнь, начиная с тринадцати лет, эта женщина занималась причитываниями на похоронах и свадьбах, и была хорошо известна в своей северной губернии - но для широкой публики, для публики образованной её открыл Барсов. И к старушке Федосовой пришла слава - она выступала в Москве, в Петербурге, в Нижнем Новгороде, её чтения предварялись лекциями виднейших учёных, на них приходили знаменитые музыканты и писатели (назову, к примеру, Шаляпина и Горького). Её влияние на русскую культуру неоспоримо - как прямое, так и через этот труд Барсова. Довольно сказать, что без неё не было бы в некрасовской поэме "Кому на Руси жить хорошо" главы "Крестьянка" - поэт ввёл её в свой замысел после знакомства с записанными Барсовым плачами, и активно использовал темы, образы и словесные фигуры причитаний. Благодаря Барсову и Федосовой в русскую литературу впервые пришли образы женщин-воплениц ("В лесах" Мельникова-Печерского, "В краю непуганых птиц" Пришвина). Более подробно можно почитать в статьях, дополняющих эту книгу.

Можно удивиться, при чём здесь фольклор, если речь идёт о личном творчестве одной исполнительницы. Но причитания - жанр очень непростой. В отличие от сказок, былин или песен, у причитаний нет чёткой фабулы, устойчивого текста, в который плакальщица вносила бы лишь минимальные изменения. Причитания построены на импровизации - и заметьте, импровизировать в стихах должна была уметь каждая деревенская женщина, чтобы при необходимости оплакать мужа, родителей или кого-то из родичей. Конечно, кому-то это удавалось лучше других, но учились все - с самого детства. Большим подспорьем в этом деле было огромное количество накопленных готовых формулировок, образов, шаблонных словосочетаний и целых строф, и, конечно, приблизительная последовательность поднимаемых тем - в соответствии с этапами похоронного обряда. Вот это готовое, народное, должно было сочетаться со своим, индивидуальным. Так что личный вклад Федосовой как талантливой поэтессы огромен, но всё-таки это фольклор, народное творчество.

Помимо самих плачей, в "Причитанья Северного края" включены статьи самого Барсова - с ними нужно держать ухо востро, всё же девятнадцатый век, кое-что из теорий Барсова уже устарело, но можно почерпнуть немало интересной информации. Например, о похоронных обрядах. Когда я читала сами плачи, меня заинтересовал один парадокс: в процессе оплакивания покойника обязательно упрашивают вернуться из могилы. Но все наши похоронные ритуалы как будто связаны с тем, чтобы этому воспрепятствовать: и вынос вперёд ногами, и заметание "следов" еловыми ветками, и тому подобные вещи. Барсов выдвигает интересную теорию - что боялись не возвращения покойника, а возвращения Смерти как злого, персонифицированного явления. Смерть не ждали, а покойника ждали, и в некоторых губерниях даже "играли" в его возвращение на сороковой день. Ещё немного интересного в качестве приманки: оказывается, в плачах не ради красного словца просят плотников сделать мертвецу гроб с окошками, крылечком и печуркой. Оказывается, окна в гробу действительно проделывали где-то на уровне плечей покойника, и вставляли в них стёклышки. Позже ограничивались положением стёкол в гроб, ну а потом и об этом совсем забыли. Кроме того, кое-где (Барсов называет родную Новгородскую губернию) на могилах ставили маленькие домики!

Наконец, в книгу включены многочисленные комментарии и дополнения, а также обширная и очень интересная статья К. В. Чистова о влиянии "Причитаний Северного края" на русскую культуру и мировую фольклористику. Кроме того, в ней разобраны особенности причитаний как фольклорного жанра, соотношение личного вклада вопленицы и стереотипных формул, рассказана биография Е. В. Барсова (кстати, Е. - это Елпидифор, впервые встречаю такое имя) и много чего ещё. Зуб даю, это правда увлекательно.
***
Конечно, читать плачи может быть непросто. У них своеобразный стиль: очень много уменьшительно-ласкательных суффиксов, чтобы сделать причитания как можно более жалобными, почти каждое предложение - или риторическое вопрошание, или горестное восклицание, большая часть лексики, связанной со смертью, покойниками и родственными узами, заменяется эвфемизмами, а ударение в словах катается туда-сюда. Эмоциональность зашкаливает, многие слова трудны для современного восприятия, да ещё и орфография учитывает особенности местного говора и речи самой Федосовой, и "блад" вместо "млад" - это один из самых простых примеров. И главное, плач оторван от ритуала, когда читаешь его в книжке, оторван от своей родной среды, и прежде нужно настроиться на его волну.

Но весь этот труд окупается. Во-первых, русский фольклор красив сам по себе. Во-вторых, не все плачи так просты, как кажется поначалу. В них масса интересного! Можно окостеневать от ужаса, вычитывая между строк, как обстояли дела с жизнью женщин и детей в крестьянских семьях. В комментариях ещё дополнительно рассказано об "обычном крестьянском праве", это филиал ада на земле. Можно узнать что-то новое о народных представлениях о смерти и душе, а также о том тонком переплетении язычества и христианства, которое до сих пор из народа не выветрилось. Можно оценить резкую социальную критику, довольно внезапную для неграмотной деревенской женщины (но если подумать, кому, как не крестьянской женщине, приходится так часто сталкиваться с социальной несправедливостью?). Даже ужас крестьян перед вскрытием трупов передан в этих причитаниях (как рыдает вдова, упрашивая "неправосудных судей" не "потрошить" её мужа!), даже особые представления, связанные со смертью от молнии, даже облегчение (!), которое испытывает женщина, чей муж-пьяница наконец упился до смерти. Да, представляете, "о мёртвых либо хорошо, либо никак" тут не работает, во всяком случае, по отношению к алкоголикам. Нет пахаря в поле - но нет и разорителя в доме, всё сурово в наших северных лесах.

Если есть интерес к фольклору, читать эту книгу - одно удовольствие. А меня ждёт второй том, с причитаниями рекрутскими и свадебными. Любопытно, какое впечатление они произведут.