3.5

Книги о войне где бы то ни было – не моя стихия, и эту я начала читать только для того, чтобы познакомиться с новым автором, поскольку интересуюсь современной балканской литературой, а тут еще обещалась расёмонская стилистика в духе Акиры Куросавы. В общем звезды так сошлись, что я взялась за чтение (обычно меня волнует близость литературного сюжета и реального события, и я ожидаю от этого каких-то особых переживаний и катарсисов), но потом так же и разошлись, не став событием, поскольку сюжет не оставил по себе очень уж сильных впечатлений. Об этой книге можно сказать, пожалуй, только что она неплохо написана, - и не больше. Все остальное – в духе старых традиций и достаточно прямолинейно и просто: одни и те же события о главной героине Веронике рассказываются от лица нескольких персонажей, каждый из которых знает лишь какие-то части всей истории, не всегда до конца понимая ее мотивы, причины и последствия ее поступков, а если и понимая, то, как говорится, только со своей колокольни. Каждого эта история по-своему тревожит и через годы: кого-то из-за его нечистой совести, кого-то – как взывающая к объяснению и оправданию «неоконченная повесть», кого-то - из-за невозможности сказать последнее «прости», кого-то, - потому что это было самое лучшее, что случилось в его жизни. Но каждый, по сути, рассказывает не столько о Веронике, сколько о себе. И только сложенные все вместе они позволяют понять… жестокость и бессмысленность происходящего в военное время - где бы то ни было, когда бы то ни было.

Любовник Вероники рассказывает о ее необычайно притягательном, хотя и экстравагантном, а в чем-то даже по-детски наивном характере, не позволяющем ее забыть и заставляющем его даже спустя годы мечтать о ней и писать письма «vrni se, ljubljeni». Ее тоскующая и больная мать, толком ничего не зная о произошедшем, через много лет продолжает ждать ее, надеясь, что она вернется и позаботится о ней. Служанка Вероники и Лео, под конец осознавшая трагическую подоплеку происходящего и пытавшаяся хоть что-то сделать сначала для Вероники, а потом в память о ней, пытается объяснить свой страх и как-то сложить разрозненные фрагменты своего знания. Немецкий врач воплощает собой позицию не желающего воевать и участвовать в кровавой военной бойне немца, но все же пассивно остающегося на стороне противника и тем самым бессознательно компрометирующего Веронику, но отрицающего свою вину в случившемся. Он так и остается в плену своих рефлексий: человек мучается не из-за того, что сделал, а из-за того, чего не сделал, хотя и мог...

Самая сильная история, образующая внутренний психологический центр повествования, как мне показалась, рассказана Иваном, когда-то работающим в поместье Вероники и Лео, а впоследствии связанным с партизанами. Он воплощает собой довольно распространенный тип личности, бездействие и недостаточность которой тянет за собой шлейф непредсказуемых последствий, в которых его нельзя обвинить напрямую. В общем, все мы пытаемся «присвоить» человека, который нам нравится, все мы претендуем на что-то большее, чем получается, и думаем о себе иначе, чем объект нашей симпатии, более того, мы ревнуем его к другим, хотим быть замеченными им, участвовать в его жизни и обижаемся, если не возникает желанная взаимность. Иногда это приводит к полуосознанной жажде мести за то, что мы, наши усилия понравиться и наши обиды остались незамеченными. В случае Ивана это и произошло, и, в общем, не желая зла Веронике напрямую, он ему и не препятствовал. Образ Ивана внутренне двойственный: он с партизанами и нет, он – простой работяга, и все же нет, он интуитивно морален, но все же недостаточно, чтобы занять определенную позицию и отстаивать ее, он пассивен, и все же не настолько. Чтобы почувствовать себя, свою личность, чтобы осознать себя достойным, нужным и правильным, ему нужно некое подтверждение извне, толчок от других, и это заставляет его примыкать и к тому, с чем он внутренне не согласен.

Д. Янчар завершает сюжет, в общем, однозначным прояснением судьбы Вероники, но оставляет читателям знак вопроса: кто виноват? Мог ли Иван что-то сделать, чтобы случившееся не случилось? хотел ли он этого? понимал ли в полной мере, к чему все шло? осуждал ли себя за почти пилатовскую двусмысленность отношения к Веронике и всему остальному? все случилось из-за него или не могло быть иначе в то время и в тех обстоятельствах? или просто он чужими руками хотел отомстить за то, что «не моя ты, не моя – чья угодно, но никогда не моя»? Значит, Шиллер прав, любовь и голод, а не что-то иное, правят миром? А идеи, власть, политика – их фиговые сублимации?