4.5 Приторный земной рай со вкусом печенья для собак

Ты девушка или женщина, которой хочется и нравится читать любовные романы? Ты веришь в красивую, чувственную любовь? Ты ищешь ее в каждом понравившемся мужчине, с которым сводит тебя судьба? Ты веришь в принцев, в благородство, ты оцениваешь красоту и остроумие противоположного пола? А потом ты просто подсаживаешься на секс, не правда ли? Возможно, у тебя есть постоянный партнер, но ты ищешь удовлетворения, потому что ничто так не распаляет вожделение, как новые ощущения с другим… Тебе хочется тайны. Но потом хочется раскрывать ее перед своими, потому что эта тайна распалит и их чувства. И ты несешь запретный плод угощением всем, кто, по-твоему, замкнут в невинности незнания и наивности размеренности доставшейся ему судьбы. Это истерия. Это сумасшествие. Это самоубийство, наконец.

«Любовь властелина» лечит от этого. Главное не читать эту книгу тем, кто не познал ни счастья, ни любовной тоски – таким вообще запрещено читать что-либо, пока они не наживут приключений на свою задницу. Книга переполнена любыми фантазиями – от детских игр до выдумок взрослых. Но все они невероятно похожи на реальность. Но не потому ли, что в своей влюбленности мы живем как бы в фантастическом мире из драматических эпизодов встреч и расставаний, а хотим, чтобы они воплощались наяву - и страдаем уже в двух мирах. Влюбленность заставляет тебя сходить с ума, и книга ясно дает это прочувствовать: Альбер Коэн стилизовал главки под потоки мыслей героев, которые могут разумно осознавать свое положение и размышлять о нем, а могут без всяких знаков препинания существовать в мыслепотоке уносимым в небытие сознанием. Где-то в этой массе образов промелькнет и само объяснение такого существования:

«все эти невидимые господа и дамы не говорят о спиритических глазах и нематериальных ушах но о замечательном мире мире населенном исключительно сверхъестественными вещами без головы и хвоста квинтэссенциями сущностей летучими субстанциями терлимпампанциями голая суть которых есть небытие это такой пристойный мир шикарный популярный где носится без тени конфликта бесконечное множество неосязаемых душ маленькие прозрачные всемогущие призраки отдавших концы власть имущих мир такой изысканный мир снобов где речи нет о том чтобы видеть-слышать а просто духовно пребывать»

Это вера в рай, не создаваемый Богом. Это рай бога-любви, бога-страсти, бога-безумия, который стыдит телесную связь, но возникающий именно там, на границе прикосновения губ и проникновения языков. Книга даже дает гениальные названия этому плотскому волшебству:

«Сперва последовал поцелуй, который показался мне по некой классификации двойным голубиным с внутренним переворотом, но я не уверен»; «который скорей всего был углубленный трехрядный с последующим обвитием»; «для поцелуев разряда четверократный арабеск с наложением.»

Этот рай – абсолютная выдумка, снисхождение… Возможно, именно его создал сам дьявол, упав с небес и устроив их на земле в подобном виде. Падший рай, рай-изгнание… И все, что происходит в нем, - чистейшей воды фарс. Хотя временами кажется, что представление тянет на то, чтобы быть оцененным по достоинству. Но главный герой-любовник нам сам раскрывает то, как устроить себе аналогичную ситуацию, прочитав в середине книги целую лекцию по донжуанству-бабуинству. Он – властелин, и уже живет той жизнью, о которой муж «любовницы властелина» только мечтает написать. И ведь что-то он неосознанно понимает в этом: хочет лишить свой роман роман сюжетности, событийности, а то и самих героев… Он любит, он старается, он тоже играет в пьесе, где нужно в совершенстве знать свою роль, но стремиться получить роль повыше – роль, называемую социальным статусом. Но что она, когда относительно своей женщины ты – собачка? А она – собачка для своего властелина, в ожидании посматривающая в сторону печенья для собак, но пересиливает, чтобы не съесть его.

Книга превосходно демонстрирует эволюцию отношений, замыкающуюся в любви, стараясь довести положение до ее кристальной чистоты, когда в мире двух влюбленных не существует практически ничего, кроме чувственности. И дальше властелин прочитает нам и про теорию чувственности. Он знает о любви все, и только он способен на высшее проявление любви и к женщине, и к своему народу, и к Богу, в которого почему-то не верит… Кажется, что он, имея способности угодить и помочь всем, и Бога своего готов променять на Бога гоев, а не Бога Израиля. Но только Бог Израиля – его Властелин. И он не может не быть Ему рабом, как все вокруг – рабами природного начала в человеке, которому когда-то Бог Израиля через Моисея впервые объявил войну. Но он уже сам практически стал триединым, слившись с женщиной, впитавшей в себя телесные привычки остальных своих любовников; и он создатель своего игрушечного рая. А она вообще протестантка, которая в детстве ходила смотреть с сестрой и тетей на верящих в триединого Бога католиков, как на диковинных зверушек. Да и в игрушки ей до сих пор нравилось играть, как и ее властелину.

Солаль – согрешивший левит, которому его Бог и так не давал удела, как слуге Господа своего, а теперь сделал и социальным изгнанником. Вся эта эволюция любви, так похожая на торжество духа, - его деградация, конечным пунктом которой станет покупка брошенной пожилой дамы настоящей собачки и последовавший за этим суицид… И такое ощущение, что дьявол в книге объявляется в образе негров, перед которыми готовы сдаться даже самые светлые расистские бабенки, продавая им остатки своих падших душ… Не стоило сомневаться, что тот эпизод станет предтечей финала истории любви Солаля и Ариадны…

«а кстати, как вас зовут, месье? Эрик, мадам, а меня Ариадна, а вы женаты, месье? Да, мадам, у меня шестеро детей, один из них негритенок, о, великолепно, месье, мои поздравления вашей супруге»

Читая книгу, я как будто проходила по эпизодам собственной жизни. В ней даже была та самая дама с собачкой, живущей с мужчинами вне брака, любовник которой годился ей в сыновья, зато она всегда оправдывалась, что по-настоящему, куда сильнее людей, способны любить только ее корги. Мне вспоминались мои наивные желания первого любовного чувства – те же стремления к какой-то пафосной, героической смерти и как будто спасения от нее. Смерть всегда проникала сквозь тоску любви, смерть как будто сама становилась моим любовником. И все умирало. Все уходило в отчаяние. Все перечеркивалось. Все продавалось пошлости. Но, вот что обнадеживало: эпизоды деградации книги выстраивались в моей собственной жизни в совершенно противоположном порядке – от самого примитивного к самому нравственно возвышенному, от едких, тревожащих фантазий к прагматическому спокойствию, от поиска приключений к преданности и верности… И до того момента, когда я прикоснулась к этому произведению, у меня в голове и мыслей не было о том, что я когда-нибудь заведу семью… Мне уже давно стало понятно, насколько показушны любовные страсти, мне стали не важны внешность и ум мужчин, теперь я искала у них только праведное сердце, совесть, которые и так делают, по моим убеждениям, человека красивым. Безнравственность уродует людей. И даже красота – испытание духа, соблазн, с которым приходится справляться. А наивная красота уродлива…

А ведь все начиналось с описания религиозности родственников и воспитания героев в чистоте их веры. И любимая тетушка Ариадны, и ее дядюшка, и приемные родители ее мужа, Адриана Дэма, и, безусловно, все родственники самого Солаля… Но вот возникает любовная связь и «царство, разделенное в себе, не устояло»: и сказочный до мифологической тождественности мирок Ариадны-Адриана, и мир самых колоритных персонажей романа – пятерки Доблестных, кузенов Солаля. Автор всю книгу ставил акцент на мочевыделительной функции члена у Адриана и половой - у Солаля. А рассуждения компашки евреев расходится от идеи брака по Талмуду до убеждения, что жизнь дана для познания тел… У каждого из них – свой неповторимый характер, а их появление на страницах напоминает отдельный комедийный спин-офф, которому нужно больше эфирного времени. И ты жалеешь, что роман «Проглот» не переведен и только ради того, чтобы насладиться причудами именно этого персонажа уже начинаешь учить французский.
Нужно отметить, что помимо любовной истерики, в романе очень много смешного, начиная с поступков самих влюбленных:

«Но как же теперь объяснить свою отлучку? Сказать, что выходила, чтобы высморкаться? Да легче умереть! Она обернулась, обвела комнату затравленным взглядом. На столе, за книгой «Тысяча и один ловкий способ выпутаться из переделки», она заметила свою фотографию в кожаной рамке. Она схватила фотографию и вышла, предварительно бросив оценивающий взгляд в зеркало.
Я ходила за моей фотографией, сказала она, вернувшись в маленькую гостиную. Я дам вам ее, когда вы будете уходить, но посмотреть на нее вы можете, только когда придете домой. Таким образом, машина повезет вас от меня — ко мне. Она глубоко вздохнула, довольная своей речью. Реабилитировавшись в собственных глазах и не догадываясь о том, что он слышал ее мощные чихания, она вновь уселась в позу, преисполненную поэзии.»;

ярких находок простонародной лексики:

"миранколия", "ватеркорсет", "по року судьбы";

приключений и разговоров пятерки Доблестных:

«— С визитом, отправлюсь в белых перчатках с визитом, оставлю свою визитку у ректора Женевского университета, всего-навсего долг вежливости, я же как-никак ректор Еврейского философского университета, который был основан мной, — вы помните, какой был успех.
— О каком университете ты говоришь? — спросил Маттатиас, покамест Салтиель недоуменно пожимал плечами. — Это же происходило у тебя на кухне, и ты был единственным преподавателем.
— Тут важно качество, а не количество, дорогой, — парировал Проглот.»

и заканчивая множеством бытовых сцен и даже метких метафор в изощренных монологах Солаля.

Смешно было читать, как Ариадна снимает огромное состояние, чтобы кинуть своему отлучившемуся любимому телеграмму. И только потом мы узнаем, насколько она огромна и ни о чем. И, читая ее, впервые испытываешь омерзение, отвращение к происходящему. Да и сама Ариадна только и видит ужасающие ее вещи, но они не задерживаются в ней – она выливает словесный мусор, потому что это ее выражение чувства любви, больше она ни на что не способна. Что-то это напомнило… А потом она сама становится такой, о ком сообщала с осуждением…

На протяжении всей книги Альбер Коэн нам часто будет напоминать о смерти. За это книгу можно было бы назвать «Mementō morī». Но внезапно возникающие, эти напоминания, как будто часть этого чувственного мусора, находящего вербальное воплощение… Именно мысли о смерти, это напоминание о преходящести земного рая должно было спасти любовь истинную. Но герои выбрали не ее, а чистую, высококонцентрированную любовь к своему властелину, чтобы раствориться в бренном заменителе духовности… Ариадна смотрит на маки среди волнуемых ветром колосьев и готова отнести последний запретный плод своему названному мужу. Они добровольно покидают свой рай ради духовного небытия.

«Тихо на кладбище, где спят бывшие любовники и любовницы. Теперь они тихи и благоразумны. Ни тебе ожидания писем, ни страстных ночей, ни влажных слияний юных тел. Большая общая спальня. Рядами протянулись смешные скелеты, бывшие живыми, пылкими возлюбленными. Одинокие, грустные лежат на кладбище любовники и их любимые. Восторженные стоны и хрипы возлюбленной, оцепеневшей от наслаждения или бьющейся в страсти, ее глаза, молитвенно заведенные к небу, глаза, закрытые в упоении восторга, и ее благородные груди, отданные тебе в дар, — все это под землей. О, теперь ваш альков под землей, о, любовники.»