5 Письмо Алексею Федоровичу Карамазову.

И ныне есть еще пророки,
Хотя упали алтари,
Их очи ясны и глубоки
Грядущим пламенем зари.
Но им так чужд призыв победный,
Их давит власть бездонных слов,
Они запуганы и бледны
В громадах каменных домов.
И иногда в печали бурной,
Пророк, не признанный у нас,
Подъемлет к небу взор лазурный
Своих лучистых, ясных глаз.
Он говорит, что он безумный,
Но что душа его свята,
Что он, в печали многодумной,
Увидел светлый лик Христа.
Мечты Господни многооки,
Рука Дающего щедра,
И есть еще, как он, пророки —
Святые рыцари добра.
Он говорит, что мир не страшен,
Что он Зари Грядущей князь…
Но только духи темных башен
Те речи слушают, смеясь.

(Николай Гумилев).

Алексей Федорович, признаюсь, что я хотела Вас князем назвать (как однажды назвала Грушенька). Думаю, что Вы - пророк и это уж истинно. А удержусь от рассуждений на данную тему не от того вовсе, что я слишком уж не уверена в подобном мнении (тем более, что я в нем не одинока), а от того, что Вы мне не близки. И именно по этой причине мне сложно Вам писать, хотя я и отношусь к Вам хорошо и во многом могу понять. Но, все-таки, Вы мне не близки и потому сердце мое столкнулось едва ли не с большим препятствием, чем разум. Тем не менее, я должна Вам сказать одно хорошее словечко.

Во время прочтения романа я все пыталась понять, кто Вы такой, и, сказать по правде, столкнулась с весьма волнительным результатом. Проблема моя в том, что мне не хватает знаний для понимания некоторых фундаментальных вещей, о которых писал Федор Михайлович касательно Вас (и не только Вас) и посему я опираюсь в мнении моем более на то, что подсказывает мне сердце, на интуицию, на безграничную мою веру в Достоевского и на некоторые неоспоримые факты, которые Федор Михайлович, все же, дал нам в «Братьях Карамазовых». Конечно, я сейчас имею в виду не только убийство Федора Павловича (о нем я напишу далее).

Высокая миссия, возложенная на Вас старцем Зосимой, пошла вовсе не по предначертанному сценарию. Не остались Вы с братьями вашими, не уберегли их от катастрофы, разразившейся в доме Карамазовых. А для того ли приходили? Чтобы повидать могилу матери. А далее уже в огромной Вашей вовлеченности в общение с Зосимой многое творилось и думалось.

Размышляя о Вас и Зосиме, как не припомнить слова о сути старчества. Признаюсь, они меня поразили.

Итак, что же такое старец? Старец – это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу и в свою волю. Избрав старца, вы от своей воли отрешаетесь и отдаете ее ему в полное послушание, с полным самоотрешением. Этот искус, эту страшную школу жизни обрекающий себя принимает добровольно в надежде после долгого искуса победить себя, овладеть собою до того, чтобы мог наконец достичь, чрез послушание всей жизни, уже совершенной свободы, то есть свободы от самого себя, избегнуть участи тех, которые всю жизнь прожили, а себя в себе не нашли.

Это испытанное и уже тысячелетнее орудие для нравственного перерождения человека от рабства к свободе и к нравственному совершенствованию может обратиться и в обоюдоострое орудие, так что иного, пожалуй, приведет вместо смирения и окончательного самообладания, напротив к самой сатанинской гордости, то есть к цепям, а не к свободе.

Проповеди Зосимы, безусловно, были проникнуты самым искренним и правильным религиозным чувством и подлинным пониманием того, какой должна быть христианская вера. На примере старца, Федор Михайлович показал, каким должен быть истинный служитель, способный поселить в сердцах и умах людей братскую любовь друг к другу без которой немыслимо спасение рода человеческого . Он не изобрел какого-то иного собственного христианства, он лишь отделил свет от тьмы, зерна от плевел, показал и рассказал (через Зосиму) какой должна была быть христианская вера. Но только к чему это привело? Надвое раскололся мир в романе: с одной стороны -трагедия семейная, с другой- трагедия веры. И с удивлением читатель видит, что даже в пределах монастыря неверие и недоверие не искоренены, а напротив, царствуют. Каково же было наблюдать реакцию иных на тлетворный дух после смерти Зосимы. Нашлись те, кто возрадовался от неверия, но были и те, кто при вере возрадовался падению старца, ибо у нас любят иногда падение праведника. Ваша реакция на событие сие была воплощением непринятия того фарса, что разыгрался в монастыре после смерти Зосимы. Вера Ваша не была поколеблена, а лишь только негодование справедливое воцарилось в душе. Вы не перестали веровать, но только опечалились тем, почему Он допустил такое.

Думается, далее не избежать мне и пары хороших словечек о Ваших братьях. Прежде скажу об Иване Федоровиче. Удивил он меня, и выбор души его (вполне свершившийся) думаю, удивил и порадовал Вас. Сколько метаний было в душе его, сколько сомнений и страданий, что стоило бы подивиться. Едва рассудка не лишился Иван Федорович. Простой ли он человек? Без сомнения, не простой, а меж тем, он - человек и думая о нем, я прихожу к выводу, что именно в том то и состоит его главнейшая суть. Вечные метания меж верой и безверием и вечный вопрос «Како веруеши али вовсе не веруеши?»

Касательно Ивана Федоровича важнее всего будет припомнить несколько его особенных сочинений. Проследить, скажем, как его статья о церковном суде связана с его же поэмой «Великий инквизитор». И как они «дополняются» сочинениями также особенными и важнейшими в романе – с «Легендой о рае» и «Геологическим переворотом». Все эти сочинения объединены единой смысловой сутью и единой же целью, а также имеют еще одну важную особенность - все они (кроме статьи о церковном суде) никогда не были записаны, а воспроизводились практически как импровизация в момент их непосредственного рассказывания. Самые гениальные и великие произведения Ивана (включая «Великого инквизитора») рождались именно в виде беседы с теми, на кого были направлены основные цели этих сочинений.

Иван Федорович оказался человеком крайне мучимым своим главным вопросом (справедливо тогда это заметил о нем Зосима) и его речь на суде, а также поведение после последнего свидания со Смердяковым, явно наметили происходивший в душе этого великого страдальца перелом.

Дальше...

Брата Вашего Дмитрия Федоровича мне не всегда просто было понять и часто чрезмерная его эмоциональность попросту сбивала с толку и даже раздражала. Такой уж это человек- с невероятно сильной связью с землей, притом именно с родной землей. Потому я и уверена, что ни в какую Америку, он, конечно, никогда не сбежит и Вы тоже об этом всегда знали. Вся его душа полна души народной, он словно бы вобрал в себя сам дух русского народа, с его безднами (как верхними, так и нижними), с его благородством (за которое и полюбили Дмитрия Грушенька и Катерина Ивановна) и с его же слабостями, эмоциональностью и безудержностью. Да и роль Карла Мора досталась ему вовсе не зря.

Во время суда над Дмитрием мы видим последнее замирание у последней черты. Все верят, что он убил и все рады тому, но меж тем иные (и очень многие, по примеру Лизы) мечтают, чтоб Дмитрия оправдали, утвердив таким образом апофеоз беззакония и аморальности. А убил ли брат Дмитрий, али нет, разве в том суть для них? Они о том и не думают. Что мы видим на примере Скотопригоньевска из событий, рассказанных в романе? Момент Апокалипсиса, ту самую Русь, которая затуманилась и плачет по старым богам и готовится к приходу новых. Слышите? Они уже идут: Ракитин (который вовсе не так прост и безопасен, как кажется) и Коля Красоткин с его мальчиками. «Новые» люди уже на подходе и они пустят своего Ивана Царевича, когда придет время. Принято считать, что должно было последовать продолжение, что судьбы братьев Карамазовых еще не определены до конца, что некое главное событие последует далее. На стороне белых или красных окажутся братья? Опять, разделятся, конечно, в своем извечном недоверии к друг другу и к вере друг друга. И кабы знать, на какой стороне в этот момент будете Вы. О, это - центральный, главнейший вопрос.

Скажу и о Смердякове. Знаете, каким бы он не был, а однако же жестоко Вы (братья Карамазовы) с ним обошлись. Вы все до единого его ненавидели и презирали. Ваш брат Иван Федорович люто злился на Смердякова и с отвращением глядел на кровного брата, называя его идиотом, мерзавцем, смердящей шельмой, банной мокротой и вонючим лакеем. И не от того ли Иван Федорович так перепугался, когда понял, что Смердяков его ловко для своих целей использовал? Не только и не столько от того, конечно, но и эта мысль малость была в его голове, это уж наверно. А Дмитрий Федорович? Он использовал грубо и нагло Смерядкова в своих целях наблюдения за домом отца, угрожал убить и за человека не ставил. Ни разу ни один из вас и не подумал, чтобы его братом назвать. Ни разу, никто. А ведь раньше, чем не сделаешься в самом деле всякому братом, не наступит братства. И Вы, Алексей Федорович, ни разу не остановили Ваших родных, когда они, озлившись, поливали помоями лакея, тяжко оскорбляя того. Вы, видимо, думали, что Смердяков не восприимчив был к таким вещам. А меж тем, нет. Он же сам говорил, что предпочел бы на свет не появляться вовсе, лишь бы только не слышать в свой адрес всех этих страшных слов о том, что он вышел из банной мокроты и произошел от смердящей. Не думайте, что я хоть в какой-то мере пытаюсь его оправдать, мне и самой этот человек крайне неприятен. Но, все же, любопытную роль он сыграл в этой истории.

Федор Карамазов был не просто убит, он был именно осужден, его покарали и вполне справедливо. Событие это, ставшее центральным эпизодом всего романа, безусловно, имеет огромнейшее значение и не только с точки зрения восстановления справедливости и демонстрации сути и ужаса семейной трагедии Карамазовых, которая находит свое отражение на самых разных смысловых пластах романа (от психологических до социальных), но и с точки зрения того, что событие данное раскрывает сущность каждого из братьев ваших и Вашу сущность тоже. Часто мы можем путаться, пытаясь понять Вас, потому как герои Федора Михайловича никогда не бывают просты и ограничены. Их души и характеры всегда в движении, их выбор, их жизненная позиция, их внутренние психологические и духовные кризисы, все это – совокупность сложнейших переменных. И только такие вот ключевые события, как смерть Зосимы или убийство Федора Павловича (в рамках романа «Братья Карамазовы») и открывают нам некие основные черты, суть, стержень героя и мы можем увидеть ваши лица в неискаженном виде. Это крайне ценно.

Алексей Федорович, поймите меня, о главнейшем писать очень трудно и в данном случае стоило бы сделать это в духе изложения по пунктам, но не могу же я в письме опускаться до такой банальности. Посему, я просто скажу Вам, что все, что должно было свершиться, свершилось верно. Сами припомните, как в ту ночь, целуя землю, пали Вы слабым юношей, а встали твердым на всю жизнь бойцом. Стало быть, все предшествовавшие события произошли именно в нужный момент и с определенной целью.

Скажу хорошее словечко и о женских героинях романа. Что касается Катерины Ивановны, то не зря она носит свою высокую фамилию, ох не зря. Показал нам Федор Михайлович во всей красе образ святой спасительницы-благодетельницы и результаты ее попыток спасти всех вокруг тоже ярко продемонстрировал. На том и закончу о ней, ибо не имею желания что-то особое прибавить. Скажу лишь, что она в величии своем, и правда, временами прекрасна.

Аграфена Александровна тоже мне не слишком близка и я немало поломала себе голову, прежде чем сумела уж догадаться, кто она такая в этом романе. Спасибо за рассказ о луковке. Вы спасли Грушеньку, Вы ей луковку протянули и это важно. Вы ее душу на свет вывели и, думается, она спасется. Чувство ее к Дмитрию и ее же ревность, вспыхнувшие с такой силой в этой мятежной и неспокойной душе, весьма впечатлили меня. Эта женщина действительно изменилась из-за событий, произошедших с ней. Ее бесконечное раскаяние в содеянных грехах и глубокое понимание степени ее нравственного падения, переживания из-за недостойной ревности и чрезмерно эмоционального поведения - все это показывает в ней истинно раскаявшуюся в своих грехах блудницу, которая получила свое спасение прежде всего благодаря вашей любви и сопереживанию.

Лиза Хохлакова, признаюсь, меня удивила еще и при первом чтении романа. И Вас она тоже удивила, думается мне. Странное она создание и весьма пугающее. Довольно неожиданным для меня стали ваши причудливые отношения и даже вероятность возможного брака, о перспективе которого в финале романа ничего не было сказано, посему не стану предполагать разошлись бы ваши пути али нет. Невероятная злость и жестокость этой девушки, ее сложный, неоднозначный и глубокий внутренний мир, странности ее поведения при осознании ее же юного возраста наводят на весьма любопытные размышления, о которых, впрочем, стоило бы написать другое письмо.

Алексей Федорович, на этом заканчиваю свое послание, ибо не имею ничего добавить сверх того, что уже изложила. Давеча я думала о том, что писать Вам будет очень сложно и не ошиблась. Но, все же, письмо написано и думается, я сумела в нем передать хоть малость от того, что намеревалась.

Ольга (Beatrice_Belial)