5 Тёмные воды Найкеле

Говорила мне мама – не пей из реки Найкеле. Но вода позвала меня, и я опустилась перед ней на босые колени и припала губами к своему отражению. И не было слаще того поцелуя. Солнце всходило, солнце садилось, луны рождались и умирали, звезды плакали молоком, пока я пила из реки Найкеле.
«Найекле» на языке эльфов значит «страдание». Любой, кто пьет добровольно из этой реки, превращается в чудовище.

Не знаю, превратилась ли Анна Ривелотэ в чудовище, но в одного из моих любимых авторов она превратилась определенно. Эта серебряная нить страданий, из которой Анна ткет свои тексты, будто паутину, заманивает в ловушку таких, как я. Но не смерть мы находим в ней. А исцеление.
Это почти кровопускание. Без единой капли крови. Ты вскрываешь вену своих воспоминаний и даешь темной вязкой жидкости вылиться в течение реки Найкеле, что становится все безбрежнее с каждой каплей новой крови.
Ты впитываешь в себя едкую щелочь этих страниц, как губка, чтобы потом скрутиться в спираль и выжать из себя все до последней капли. И радуешься, радуешься, что не ты прожил эту страшную жизнь путника, напившегося вдоволь из реки Страданий.
«Река Найкеле» не имеет четкой сюжетной линии. Вообще никакой линии не имеет: только много-много треугольников и многоугольников, изломанных и вывернутых под немыслимыми углами. Так ломается судьба и выворачивается душа лирической героини из страницы в страницу, исписанных кровью. Потому что такие, как она, каждый день пишут кровью, и дело кончается тем, что они забывают вкус чернил.
Прозаический текст Ривелотэ невозможно читать, как прозаический. Потому что из поэта никак не выбить это трепетное отношение к звучанию слов, эти темные воды многоуровневой образности, это болезненное восприятие реальности. Ты чувствуешь подводные камни обросших мхом слов голыми ступнями, на мысочках пробираясь вброд, едва удерживая подбородок над темной водой, в отчаянном страхе захлебнуться. И снова и снова бросаешься в реку Найкеле. С невыразимым желанием возродиться. Не нахлебавшись воды.
Анна написала книгу скорби по скорби, книгу упоения собственным отчаянием, еще она написала «Книгу блаженств». Перед «Рекой Найкеле».
«Река Найкеле» – это стихи в романе. Ведь есть же роман в стихах, отчего не появиться стихам в романе? В некоторых прозаических отрывках даже можно без труда выделить четкий стихотворный размер, как например:
Я лечу мимо вас поцелуи ронять с алебастровых губ – в перегонный куб, а кто хочет сказать мне, что я допьюсь, - опоздал, опоздал, опоздал.
Это же чистейшей воды анапест! Дважды не досчитавшийся слога, что ничуть не делает его меньшим анапестом. Быть может, это и не интуитивное следование за словами, а осознанный прием, но это просто прекрасно. Я слишком люблю слова и внутреннюю ритмику и поэтику текста, чтобы не прийти от такого в восторг.
Читая Ривелотэ, нет-нет да заметишь дрожащую тень своего прошлого. Хоть два удара ваших сердец, да совпадут. Те два удара, один из которых идет перед тем, как сердце замерло, второй – после. А сердце непременно замрет, если оно вообще есть и все еще бьется. Громко. Горько. Больно. До костей отравляя и без того нелегкое человеческое существование:
Это книга о потерянных возможностях и потерянных я. О тысячах масок, настолько крепко врастающих в лицо, что отдираются всегда с мясом. О десятках змеиных шкур, сброшенных в полночь. О лабиринтах задымленных комнат и залитых алкоголем глазах. О, слава богу, не я пила из реки Найкеле! Это – очень страшная река. Страшнее нее только Лета. Но Лета – река для мертвых. Воды Найкеле – для живых. Для страшно живых. Для слишком живых.
Я не знаю, что еще вам написать об этой книге. Не дала бы читать такое своей дочке: не дай бог решит, что так можно жить. И сыну бы не дала: не дай бог решит, что с такими можно жить. Да и себе бы не дала, но уже поздно.
Второй удар сердца совпал.

Дорогой, любить тебя — это все равно, что отапливать тундру полярной ночью в расчете на урожай. Сколько бы ни сжег — результат нулевой. Ты как абсолютно черное тело, поглощающее все лучи, ни единого не отражая и не преломляя. Гигантская пиявка, которая всасывает мою любовь, пока не разбухнет и не отвалится, чтобы переварить ее и превратить в дерьмо. Знаешь, я смотрю на людей и вижу, если они хотят быть счастливыми, они не стесняются бросать таких, как ты, в самом грустном, постыдном и поучительном одиночестве и отправляются искать свое счастье. Они верят, что, пока живы, у них всегда остается еще одна попытка. И только уроды вроде меня всю жизнь мучаются какой-то призрачной надеждой, хотя каждый последующий день очевидно хуже предыдущего.