5

Профессий много, но -
Прекрасней всех кино!
Кто в этот мир попал -
Навеки счастлив стал!
Фииильм! Фииильм! Фииильм! («Фильм! Фильм! Фильм!»)

Жизнь — это пытка, которая временами ослабевает, лишь для того, чтобы сделать нас более восприимчивыми к другим мукам. (Людвиг Витгенштейн. "Тайные дневники. 1914-1916 гг.")

Есть такой всем известный мультфильм – «Фильм! Фильм! Фильм!» - блистательно рассказывающий о подноготной съемочного процесса, о той цене, которую надо заплатить съемочной группе, чтобы зритель, придя в кино, увидел то, ради чего он пришел (то есть убил бы пару часов неотвязного времени). А вот «Тайные дневники» Витгентштейна блистательно показывают, какую цену надо заплатить, чтобы на свет родился философский трактат. Только если в вышеупомянутом трагикомическом мультфильме явно доминирует комический элемент, то в «Тайных дневниках» почти безраздельно властвует элемент трагический. Хотите стать навеки несчастными? – так займитесь философией! – предостерегает дневник Витгенштейна.

Структурно я бы разделил дневник на следующие смысловые секции. Во-первых, личная жизнь Витгенштейна. Она, в свою очередь, делится на жизнь Духа и на жизнь тела. На уровне жизни Духа Витгентштейн бьется над решением логико-философской задачи, которая впоследствии превратится в «Логико-философский трактат». Наиболее емко этот процесс выражен в следующей выдержке из дневников:

15.10. 14.
Очень много работал и не без успеха. Мне даже кажется, что я вот-вот найду решение.

17. 10.14.
Вчера очень много работал. Узел еще больше затянулся, и я не нашел решения.

И так – на протяжении всего дневника. Почти ежедневно Витгентштейн фиксирует свой рабочий настрой: то работа идет, то не идет, решение проблемы то приближается, то отдаляется, то его совсем не видно, а то, вот-вот, он настигнет его. Но решающее слово никак не находится.

Но все еще не могу подобрать решающее слово. Хожу вокруг да около, но все же не смог его ухватить!! (21.11.14)

Далее, жизнь тела. Тело доставляет Людвигу немало чувственных проблем, ну, он решает их подручными средствами. Но чувственность все равно одолевает. Дух и Тело, как и обычно, отказываются мирно уживаться друг с другом. Они противопоставляются и переплетаются, но сожительствуют с трудом, - с постоянными скандалами и на грани развода.

Это что касается личной жизни, внутренней и внешней. Но есть еще и внешние обстоятельства, и это крайне важно для данного дневника. Дневник-то военный! Да, Витгенштейн ведет его, находясь на фронтах Первой мировой, причем он пошел в армию добровольно, имея возможность не участвовать в войне. Описания военных будней Витгенштейном во многом поразительны. И описания эти я бы тоже разделил на две части (чертово деление на два, никуда от него не деться, вот тоже логико-философская проблема!): во-первых, отношения Витгенштейна с сослуживцами и, во-вторых, – сама война. Что касается отношений с сослуживцами, то они неизменно скверные. Предельно скверные. Цитат можно привести немало, например, такую:

Бесконечно тяжело всё время сопротивляться злобе… Начальники грубы и глупы, сослуживцы глупы и неотесанны (за редким исключением).

Однако, на его отношении к войне это не сказывается, он нигде не ставит под сомнение необходимость своего в ней участия. Ему лишь невыносимо постоянно противостоять окружающей его злобе. Что до образа самой войны, то я бы сказал, что очень странный образ вырисовывается при чтении. Разумеется, война всегда рядом, Витгенштейн работает буквально под звук разрывающихся снарядов.

Весь день сильнейшая канонада. Много работал. Мне не достает по меньшей мере основной идеи. (9.10.14)

И при этом полное впечатление, что война существует совершенно отдельно от него. Мне трудно описать этот эффект «отсутствия войны при ее вездесущести», я ни в коем случае не имею в виду, что война не оказывает на Людвига воздействия, это, естественно, невозможно. Или возможно? Конечно, нет. И все-таки, когда речь идет о «работал-не работал» эффект присутствия всегда чрезвычаен, то же можно сказать о проблемах с чувственностью и с сослуживцами, а сама война на этом фоне теряется или предстает ужасным, но, в свою очередь – фоном. Нет, опять неточное слово, не «теряется», конечно, она не может теряться. И фоном быть не может. Гибнут знакомые Людвигу люди, боится погибнуть и он сам. Как же сказать… Наверное, нельзя мне говорить о войне. А о чем нельзя говорить, о том следует молчать.

P.S. Да, именно для этого, похоже, философ и пытается выстрадать свои самые заветные мысли – чтобы читатель (а чаще и не читатель, а просто тот, кто «слышал») смог бы использовать их в качестве каламбура в том или ином контексте, разумеется, совершенно не заботясь при этом о подлинном смысле, который пытался вложить философ в используемую по случаю фразу.