4.5

Ничего не хочется говорить. Всё уже сказано. Хочется читать. Читать Рабле и Кафку, слушать Стравинского и Яначека. В своем эссе в 9 частях чешский писатель Милан Кундера смешал писателей и композиторов. Роман - это та же музыка. Музыка - тот же роман. У Кундеры данная книга не просто книга, она как музыка. Её текст льется страница за страницей, меняя тон и интонацию. Все герои не смотря на то, что они все разные оказываются все на своих местах, тем самым, создавая единое целое. Есть пара моментов в данном произведении, с которыми можно поспорить, но делать этого вот совсем не хочется.
Основная мысль, которую хочет донести автор, вынося это в название - нарушенные завещания. Нарушенные завещания великих деятелей искусства.

До тех пор пока авторское право не стало законом, требовался определенный склад ума, расположенный уважать автора. Этот склад ума, который медленно, веками формировался, сегодня, как мне кажется, исчезает. Иначе реклама туалетной бумаги не могла бы идти в сопровождении тактов из симфонии Брамса. Или нельзя было бы издать, при всеобщем одобрении, сокращенный вариант романов Стендаля. Если бы склад ума, уважающий автора, еще существовал, люди задавали бы себе вопросы: а согласился бы на это Брамс? а не разозлился бы Стендаль?
<...>
Даже, хотя их права и не ограничены, авторы художественных произведений старого толка скопом оказались совсем в другом измерении, где авторские права постоянно теряют свою былую ауру. В этом новом климате нарушители моральных прав автора (обработчики романов; мусорокопатели, разграбившие так называемые критические издания великих авторов; реклама, растворяющая в своих розовых соплях тысячелетнее культурное наследие; журналы, перепечатывающие безо всякого на то разрешения все, что им заблагорассудится; продюсеры, вмешивающиеся в работу кинематографистов; режиссеры, так вольно обращающиеся с текстом, что только безумец решился бы сегодня писать для театра, и т. д.) в случае конфликта встретят снисходительное к себе отношение со стороны общественного мнения, тогда как автор, который будет отстаивать свои моральные права, в результате рискует потерять симпатии публики и остаться с достаточно шаткой юридической поддержкой, ибо даже блюстители законов подвержены веяниям времени.
Я думаю о Стравинском. О его гигантских усилиях, направленных на то, чтобы сохранить все свои произведения в собственном исполнении как незыблемый эталон. Сэмюэль Беккет вел себя аналогичным образом: он сопровождал тексты своих пьес все более и более подробными сценическими ремарками и настаивал (вопреки бытующему снисходительному отношению) на том, чтобы они строго соблюдались; он часто присутствовал на репетициях, чтобы самому одобрить постановку, а иногда ставил сам; он даже издал книгу замечаний по поводу немецкой постановки пьесы Конец игры,чтобы оставить их навсегда. Его издатель и друг Жером Линдон, при необходимости готовый обратиться в суд, следит за тем, чтобы волю автора уважали и после его смерти. Эти сверхусилия, направленные на то, чтобы придать произведению окончательный, полностью завершенный и находящийся под авторским контролем вид, не имеют себе равных в Истории. Как если бы Стравинский и Беккет не только стремились оградить свои произведения от распространенной тогда практики уродовать их, но и от будущего, все менее и менее склонного к тому, чтобы к тексту или к партитуре относились с уважением; как если бы они хотели подать пример, последний пример того, что представляет собой высшая концепция автора, автора, который требует, чтобы его воля была исполнена полностью.

Что к этому еще можно добавить?

P.S. Это мое первое знакомство с автором, но если у него настолько интересное эссе, я даже боюсь представить насколько у него интересные романы?