3

Прелесть этой книги в том, что это — закончилось. Этого не будет больше никогда. Это вышло, закончилось, утекло, взмякло и растворилось (в иронии рода человеческого). Не плачь, потому что это закончилось, улыбнись, потому что это было (описание того времени родом из того же времени тут как нельзя более своевременно).

Да, я прочитала её часа за четыре в общей сложности, да, мне не было противно, хотя рассказ про зелёных мутантов я пропустила, да, мне даже было интересно, чем всё это закончится. Но что бы сказала, моя мама, прочитав эти повести? — в худшем случае, она бы издала похожий на мычание возглас недоумения, в лучшем случае она бы не стала это читать после десятой страницы. Потому что это тексты, субъективные насквозь, это тексты, выискивающие тех, кто поведётся, рукописи без единого намёка на бессмертие. Обычно нянечка выгребает их из парт после занятий и даже уже никогда не читает. Уже не интересно.

Вопрос только в том, на кого работает случайность и почему из тлена мёртвеющих юношеских сочинений на свет чьей-то рукой было вынесено именно это — а просто такова система, это шаффл, генератор случайных имён. Не будь Денежкиной, был бы кто-то еще, не будь «Букера», было бы иное, не будь «Либмуса», были бы другие. По большой игре не принципиально, кто рассказал нам о душевной жизни и бытовых перипетиях этих детей, просто, по-видимому, должно было быть рассказано.

А что до меня, то ужасно любопытно смотреть на себя одну, которая смотрит на себя другую, которая представляет себя третью: веселье, описанное Денежкиной, задело меня лишь по касательной, и насколько это было обидно тогда, настолько радостно от этого сейчас.