Тексты Мориса Бланшо предельно герметичны, замкнуты на себе, и это выявляет одно важное качества всякого чтения - одиночество. Бланшо как бы помещает читателя в комнату , которая отнюдь не пуста, однако нельзя также сказать, что в ней находятся некие твердые тела. Такого рода помещениями на грани сна полны рассказы Бланшо. Эти предметы простейшего назначения (стол, кровать, иногда кресло) недостижимы и таинственны, будто сошли с полустертых средневековых гобеленов, их прямая функция подвергается сомнению.

В рассказах Бланшо почти всегда речь идет о некоей паре. Даже в ранней "Идилии", наиболее кафкианском произведении с его обилием персонажей, в центре остается пара - муж и жена, - хозяева странного заведения, то ли колонии, то ли убежища. В поздних же вещах наличие двух действующих лиц неизменно (в рассказе "Как пожелаешь" кажется, что их трое, однако Юдифь - явная выдумка двух других, своеобразный фантом, объясняющий взаимное притяжение-отталкивание. Это подтверждается вымышленностью имени). Два лица отчасти одно целое, отчасти нечто различное, так что общение между ними отчасти диалог, отчасти само существование, которое и является материалом и сутью произведения. Больше об этом писать бесполезно, хотя и можно выявлять некие мотивы, вроде ницшеанского вечного возвращения.

Вообще о влияниях на тексты Бланшо говорить не очень хочется. Многие критики в качестве предшественника указывают Кафку, но мне кажется, это совсем не в ту степь. Если непременно хочется найти истоки подобной прозы, ее следует искать у мистиков - Майстер Экхарт, Рейсбурк, Беме и т. д. Но желание заниматься подобного рода ерундой быстро пропадает. Зато некоторые вещи, например "Последнего человека" или "Смертный приговор" хочется сразу же перечитать, ибо после прочтения всегда остается твердая уверенность в том, что многое осталось вне внимания, огромные пласты смысла избежали торопливого взгляда; среди них, возможно, некая тайна мироздания, почему бы и нет? Если проза Бланшо сродни откровениям мистиков, вполне разумно придавать ей религиозный оттенок. Однако речь идет не о притчах, как у Кафки, а, скорее, о медитативных упражнениях, как у Игнатия Лойолы, где душа читателя ищет воссоединения с чем-то безмерным и безымянным.

Но в конце концов Бланшо можно читать просто как увлекательную прозу, без всяких замороченных представлений и крутых философских прибамбасов. Единственное, что для этого требуется - некий опыт непростого чтения, свободу от очевидных законов жанра, нечто вроде особого вида расслабления, когда тексту позволяешь свободно протекать сквозь глаза, убрав с его пути всевозможные плотины, шлюзы и мусор привычек. Тогда остается нечто чрезвычайно простое - удовольствие от чтения.