5

На главной улице города есть площадь с дурацкой "французской" каруселью. Возле неё периодически проходят мероприятия для детей и не только, встречаются люди, продают какую-то еду и, пожалуй, кофе. Иногда вокруг расхаживает мим.
И эта площадь - единственное место, в котором я хоть как-то соприкоснулась с пантомимомой.

А Евгений Харитонов о пантомиме знал многое. Написал о ней кандидатскую диссертацию, руководил студией пантомимы и поставил в Московском театре мимики и жеста свой "Очарованный остров".

Пластика тела - это главное в пантомиме. Именно она выражает эмоциональное состояние и двигает сюжет. Искусство без слов.

Проза же и поэзия - это сплошной поток слов.

Но тексты Харитонова - невероятно пластичны. Он очень свободно обращается со словами, со знаками препинания. Это отдаленно напоминает эксперименты битников. Только битники - это целый пласт, группа, "один за всех". А Харитонов - это просто "один". В крайнем случае, "один на один". С читателем.

Я люблю читать книги, в которых автор заметен. Люблю, когда он не хочет или не умеет скрывать себя. Особенно мне нравится, если это кьеркегоровский "вопль в пустыне", а не речь на митинге.

Я предпочитаю, чтобы автор говорил сам с собой больше, чем со мной или любым другим читателем.

У Эрве Гибера эта отстраненность возникает из осознания своего умирания не как чего-то, что ещё не происходит, а как того, что уже наглядно и осязаемо. У Евгения Харитонова отстраненность возникает от ощущения своей неслышимости. Ему хотелось, чтоб его публиковали. Он воспринимал свое писательство как важнейшее дело в жизни. Но его так и не опубликовали при жизни.

Почему? Потому что его творчество - это пример того, что иногда называют "гей-проза". Могло ли это появиться в советских книжных магазинах? Ответ очевиден.

Я уверена, что если бы Харитонов не был геем и советским человеком одновременно - я никогда не увидела бы его прекрасных текстов.

Не думаю, что ему хорошо жилось. И не потому, что он был гомосексуалом. Люди свою ориентацию весьма неодинаково воспринимают. Я не склонна связывать сексуальность и рефлексивность.
Тем не менее, сексуальность - это то, что может выстраивать кадр. Другой вопрос - будет ли сделан снимок.

Книга "Под домашним арестом" увидела свет в 2005 году. Я как раз поступила в университет. И уже тогда смогла бы оценить ритмику его текстов. Но, возможно, не уловила бы всех оттенков его мироощущения. Сейчас я точно взяла от этих текстов всё, что мне могли дать.

"Под домашним арестом" - это сборник рассказов, стихов и прочего (выдержки из диссертации, пьесы). Это всё то, что осталось от автора.

В предисловии книги написали, что Харитонов "самообнажался". Но я бы с этим поспорила. Если это и самообнажение - то это больше похоже на ситуацию, когда ты один дома и снимаешь с себя одежду, чтоб отправиться в душ, а не на демонстративное оголение в публичном месте.

Мне понравилось практически каждое слово, которое мне встретилось. Он так чувствует язык, что мог бы писать хоть о приготовлении бутербродов. Я бы и тогда читала.

Особенно мне понравилась "Духовке", "А., Р., я" и "Слёзы на цветах". Хотя, повторюсь, слабых текстов в книге просто нет.
В некоторых текстах присутствует ненормативная лексика. Здесь она мне не мешала.
Стихи мне больше понравились поздние - без рифмы.
Редкий автор советского периода. Не скажу даже, что незаслуженно забытый, потому что для забывания нужно знание. А у меня складывается впечатление, что Евгений Харитонов почти никому не знаком.

Очень приятно, когда у человека есть звучащее нутро, которое он может выразить.
Евгений Харитонов прожил всего 40 лет и умер от инфаркта. Мне хочется верить, что тексты проживут дольше автора.