5

Истинно Лжетимати посвящается...

Первоначально планировалось написать рецензию. Это раз.
Первоначально планировалось написать рецензию на другую книгу. Это два.

Пункт первый в самом себе также спорный. А между тем, некоторые противоречия он в себе и разрешает. Ибо большинство из того, что мы (я) пишем, так только называется. Однажды это обозвали рецензией, и пусть будет так. Поскольку очевидно, что как-то же оно должно называться. По существу, ведь, какая разница? Наименование есть только наименование. А по сути – это не что иное, как вброс наших мыслей в резиновый мир, бесконечно растягивающийся. Почему-то вбрасываем мы эти мысли с настроением того, что они кому-то нужны. Не всегда, конечно, бывает настроение всякое, и ни одно не лучше и не хуже другого. В конце концов, любое из них естественно, потому как человек только и живет своими настроениями, пребывая постоянным в них упаданием.

По пункту второму: стоит только захотеть, и книги с легкостью можно заменить одну на другую, если принять во внимание видоизменение пункта первого, а условия его таковы, что наложение определения всегда условно. Это не строгий шифр к определенному набору знаков, а всего лишь дань нашему человеческому филологическому стремлению к ранжированию и классификации.

Поскольку, как выяснилось, книги волшебным образом взаимозаменяемы, можно говорить об одной, затем о другой, а после о той книге, которая из всех книг сложена, а можно и не о книге вовсе. Очень все это замечательно. Ведь не хочется обидеть никого: ни себя, ни Чорана, ни Беккета, которому издавна предполагалось отдать сию рецензию. «Мечты о женщинах...» его были выбраны неслучайно. В «мечтах о женщинах» Беккет еще так молод и красив, музыкально прелестен, аллюзивен и задавлен громадою собственного интеллекта, что невозможно пройти мимо его первого романа. Все в этой книге необычно: необычна манера повествования, необычен слог, необычен юмор, необычен параллелизм, необычен орнамент, необычен еле виднеющийся полусюжет и необычен Белаква здесь. А главное, читать этого Беккета – положительно отрицательное удовольствие. Отрицательное в положительном смысле. Пытаться его понять равнозначно тому, что пытаться разглядеть что-либо Сквозь тусклое стекло. Он так и останется для тебя в стадии вечного ускользания. Не спрячет он только свое одиночество, которое рефреном идет в собственном романе и выходит сквозной темой почти каждой написанной на сегодня книги. Чоран в «Признаниях и проклятиях», само собой, ловко подхватывают запущенный Беккетом мяч, признаваясь в желании не иметь ничего общего с людьми, кроме того, что он человек. Чоран, для которого встреча с Другим подобна мучению великому, и при этом, важным для него будет являться лишь то, чего он так и не сделал. Дежурный скептик в угасающем мире, сотворивший себя из отчаяния. В этом плане мне зачастую интересен сам процесс творчества, его механика, его кровь, его извечное порождение, эманация как продолжение личности Творца. И Чоран здесь как никто показателен. Если у некоторых любовь сродни вдохновению, любовь и есть вдохновение, то у него и ему близлежащих отчаяние эманирует философию и литературу. Как это странно и, в то же время, как это правильно, что два таких разных экзистенциала рождают творчество. Скорее всего, творчество это будет очень различно, но и то, и другое имеет место быть в определенный период. Ничего не происходит случайно. Все, что приходит к тебе на данном витке, должно было прийти. Мир, каким бы он ни был неразумным и парадоксальным, а все же каким-то образом отвечает на твой духовный запрос. И откликнуться он может Беккетом, может Чораном, а может кем-то или чем-то еще.

Некоторые отклики невозможно упустить, а некоторые, не столь очевидные, очень важно замечать. Потому что бывают периоды, когда громко просит голоса наша антропоморфная склонность наделить мир по-преимуществу негативными определениями. Иногда кажется, что как ты ни крути шарик земной, а со всех сторон увидишь себя один на один с этим немножко (ну самую малость) больше, чем нужно, отвратным миром. Такое вот рандеву у вас, и ты начинаешь распадаться, расщепляться под его соленым взглядом. Что само по себе удивительно. По причине того, что, на самом деле, миру-то на тебя наплевать, в том смысле, что он не производит и не может производить никаких действий в отношении тебя, он к тебе ровен. Почему же ты к нему должен быть не ровен, если он не больше, чем абстрактное понятие? Вот тут, в пересечении двух измерений, которые пересекаются только в твоей собственной голове, в момент тотального осознания себя, в критической точке осмысления оказываешься под углом обрыва или же на пороге чего-то. И дойдя до абсолютного обнуления, начинаешь понимать, что можно ведь выбирать между или и или, что так нельзя, а можно по-другому, и, осознав это, через полное самоотрицание приходишь к новому самоутверждению. Точно так же, как из отчаяния исходит творчество, из своего собственного Ничто произрастает обновленное Что-то.

***
Мой друг-единичность-всем-единичностям-единичность, даже и не праздник сегодня у тебя. Даже и Витгенштейн еще не родился. Кстати, Витгенштейну думалось хорошо, когда он чистил картошку. Мне же думается, - не всегда хорошо, чаще просто все подряд, - когда я в ванной (комнате). Воистину, близость воды облагораживает. Это многое объясняет. И не в праздники особенно. Да ты их и не жалуешь сильно. Так что очень все здорово складывается, что и не праздник. Пусть даже это будет антипраздник, в любом случае, ему положен приз. Он даже может именоваться первым в истории существования антипраздников антипризом. Поздравляю. Вот он есть, твой антиприз) Лучше бы антифриз, наверное, но я не знаю, какой. Я в них не разбираюсь совсем, в антифризах этих. Да и время года уже не то. Тогда еще крышку от чернильницы могу.