5

Читать Акутагаву - смотреть в пропасть.

При всем моем довольно поверхностном знании Востока и Японии в частности, их писатели с завидной частотой появлялись у меня на очереди чтения. Я никогда не стремилась к тому, чтобы пытаться понять полноту японского мировоззрения и отношения к жизни. Но раз за разом окунаясь в их книги, я будто входила в чистую воду, в холодную воду - она смывала все лишнее, давала бодрость духа и ясность мысли. Акутагава в этом отношении превзошел всех.

Его жанр - новеллы, его инструмент - кисть, его техника - быстрые, но очень острые росчерки. Короткие, но неизбывно глубокие. Тонкие, как свежие весенние листья. В нем так много исконно в моем представлении "японского" - от отношения к тому, как европейцы насаждают христианство, до описаний, которые могут прийти в голову только жителю востока. И одновременно в нем так много, до чрезмерности, общей, интернациональной и вневременной мудрости. Мудрости столь же спокойной, сколь и непоколебимой. Его новеллы могли разворачиваться где угодно и когда угодно - и не изменились бы, потому что они держатся на содержании, а не на форме; на мысли, а не на красках. Концентрированная мысль при минимальном наборе слов - умение редкое, но потрясающее.

Хоть я и приверженец литературы, где первой ценится мысль, я не могу не упомянуть про средства выразительности. Подчеркнутая мелодичность, сосредоточенность, какая-то обрывочная тоска шли со мной от повести к повести. Когда заканчиваешь читать новеллу, а в голове ощущения, сходные с теми, когда в полной тишине слушаешь затихающий, повисающий в воздухе последний аккорд. Насыщенный, резкий, пока еще мелодия, он вдруг оглядывается назад, строго очерчивает "здесь и сейчас" - ведь каждый момент музыки неповторим, - и вдруг стихает, ошеломленный, потерянный. Когда слушаешь знаменитую девятую симфонию Бетховена - и несколько секунд потрясающей, резонирующей тишины после грандиозного финала только и могут дать тебе понять, сколь велико было то, что ты только что вкушал. И как раз эти несколько строк визуальной "тишины" - несколько пустых строк между новеллами, оставляли меня, онемевшую и ошарашенную, чтобы я могла понять. Чтобы я могла прочувствовать.

Акутагава не будет жалеть - ни себя, ни нас. Если хочется правды, если хочется пуститься в путешествие по темным тропам человеческих душ - он все покажет, но не будет приукрашивать, не будет объяснять. Читать Акутагаву - как оказаться в комнате со множеством зеркал, в которых одна фальшь отражается и умножается в других. И вдруг, из ниоткуда, - камень. Секунда, бросок - и безвозвратность очевидна. Груда зеркальных осколков, наших иллюзий, останутся горьким напоминанием.
Он все покажет, а что с этим знанием делать - решайте сами.

Он читал Анатоля Франса, положив под голову благоухающий ароматом роз скептицизм. Он не заметил, как в этой подушке завелся кентавр.

Читать Акутагаву - как разводить кентавров под подушками. Невероятно.