2.5 Кровавые слёзы из глаз

Прощайте, мистер Томас Харди! На второй книге этого чудесного писателя я прощаюсь с ним навсегда, нет моих душевных сил на его мужчин и представление о женщинах. После "Тэсс" у меня еще были иллюзии, что мировоззрение героев было продиктовано художественной выдумкой писателя, но "Взор синих глаз" показал - это мировоззрение писателя рождает таких безумных стрёмных персонажей. И с меня довольно хардиобразных мужчин. Правду сказать, кое-кого Генри Найт мне напомнил, то есть я ни в коем случае не утверждаю, что персонажи картонные и таких не бывает. Эссеист Найт как раз мог бы написать нечто вроде "Дневника обольстителя" Сёрена Кьеркегора. У меня даже возникла лихая мыслишка, что Харди именно его и вывел в образе Найта, но для этого нужно чувство юмора.

Чувство юмора у Харди подозреваю вспышками. Я просто категорически не понимаю, как можно всерьёз написать некоторые эпизоды и диалоги, которыми пестрит книга. Тот же накал идиотического абсурда преследовал меня в речах Ангелочка Клэра из "Тэсс". Найт, кстати, пытается оправдываться за свои странности, то есть автор понимает, что несёт дичь. Но оправдания тоже беспомощные какие-то - и всё напоминает цирк. Я себе выписала много цитат, но они такие огромные. Харди словоблудием страдает ко всему прочему. И перевод добавляет тяжести - не знаешь, автор такие глыбы ворочает или переводчик несчастный не выдержал веса. Например, целый абзац про губы и подбородок.

Очерк его губ и вовсе был триумфом его общественного класса. То были чистые линии, пикантный изгиб губ Уильяма Питта, что верно отражен в хорошо или же плохо известном бюсте работы Ноллекенса, – тот очерк губ, который сам по себе уже составляет счастье молодого человека, если знать, как с выгодой использовать это преимущество. Линия его круглого подбородка, в верхней части которого была ямочка, вела далее тот полный и совершенный изгиб, где в месте соединения, казалось, сходились в одну точку она сама и низ его нижней губы.

О чём это? Зачем? Губы как триумф общественного класса! Как счастье молодого человека, который умеет ими пользоваться. Молчать, Ржевский! Это подражание Бальзаку, я до сих пор с вожделением вспоминаю его описание внешности Люсьена на полторы страницы мелким шрифтом. Но вот дальше, что за образ? - что сакрального происходит в месте соединения ямочки с нижней губой? Насколько это необычно, когда подбородок соединен с губами изгибом? Мне интересны иные случаи - у кого куда уходит линия подбородка?!

Таких описаний, внешних элементов или внутренних чувств, у Харди много. Их надо копать и долбить, как горную породу. И среди них вдруг встречаются совсем уж комические монолиты, которые заставляют с умилением вспоминать влажные моменты современного ромфанта.

Для Эльфриды это был первый поцелуй. И она вела себя так неловко и неопытно: боролась, не переставая, не смягчалась. Она не прикладывала тех явных усилий выбраться из силка, единственным результатом коих становится лишь дальнейшее в нем увязание; с ее стороны не последовало ни положения принятия в конце, ни естественного сближения плеча к плечу, руки с рукой, лица к лицу и, несмотря на стыдливость, правильного положения губ в кульминационный момент. Она не сделала то приятное, хотя кажущееся нечаянным отступление на верхнюю позицию, которое многие отмечают как желание ускорить финал и увеличить взаимное удовольствие влюбленных. Почему? Дело в том, что у нее полностью отсутствовал необходимый опыт. Женщина должна испытать множество поцелуев, чтобы научиться целоваться хорошо.

Да и мужчине бы не мешало потренироваться, чтобы облегчить тяжеловесные конструкции поцелуев. Немудрено, что при таком способе изъясняться, все его герои вляпались в феноменальное болото дурацкого непонимания, приведшее в финале к трагикомическому итогу. Словами через рот надо бы разговаривать, а не глыбы языком ворочать.

В какой-то момент показалось, что Харди своим романом полемизирует с Остин. В смысле пытается показать, что его представление об отношениях мужчин и женщин реальнее, а там всё вымысел и вообще:

То, что молодая женщина взялась за перо, это отнюдь не лучшее для нее достижение, о котором хотелось бы услышать.

Суждения Харди о женщинах ограничены и смешны. Бедненькую, юную Эльфриду он уж так полоскает в своих якобы осторожных и благородных речах, что даже бесить начинает. Историю её невинных влюблённостей представляет так, что видишь его унылое лицо в арафатке. Ещё чуть-чуть и будет забивать камнями. Хотя он примерно это и сделал. Образ ненормальной вдовы весьма говорящий в этом плане. Она черный человек, кликуша, рок, обвинение, ненависть, палач и жертва. Всё темное и несчастное Харди вываливает только в женские образы. Вольные или невольные, но именно они - сосуды зла.

Открытое высокомерие погасит пламя любви в сердце мужчины, но резкость и высокомерие пробудят любовь в сердце женщины – такова азбучная и оттого не менее печальная истина: представительницы прекрасного пола очень редко ценят честное с ними обращение, поскольку это противно их натуре.

При этом он выводит "прекрасных и благородных мужчин" с удивительной линией рта, которые способны только ждать у моря погоды, страдать от собственной глупости и укорять женщин в том, что они женщины и этим портят мужикам симпатичное мироздание. Харди великолепно удаются портреты хронических идиотов, которых он почему-то считает лучшими представителями человечества. А женщин лучше извести. Баба с возу - кобыле легче.

PS Обложка с черноволосой девушкой добавляет крови))) Светло-русая героиня в романе! И на этом строится одно из корявых признаний в любви.