4

Я в таком же раздрае, как сама Лена. Мне хотелось её обнять. Ей не хватало тепла и любви, и я помню, как это страшно остаться одной. Она записала щемящие стихи про Леночку, когда умерла её родная мама. У Лены трогательные мечты о будущем, о зелёном уголке в уютной комнате. Но в целом я не понимала эту 17-летнюю девушку, она показалась мне ничем не интересующейся и довольно апатичной.
У голодного человека все мысли о еде, но у Лены прямо зацикленность. Усилия по выживанию далеко не у всех притупляют чувства. У Лены бывшая ей как бабушка Ака – «лишний рот». А, например, у Гали Зимницкой умерла совершенно чужая старушка, но у девушки нет чёрствости и равнодушия. Даже весной, когда стало полегче, у Лены все записи о том, как она целыми днями ходила по столовым и магазинам и ела, ела, ела.
С каким бы упорством историк Яров (автор вступительной статьи) не писал, что ленинградцы потеряли человеческий облик, что друг на друга было плевать, оставшейся одной Лене помогли очень многие. Она жила у подруги, ей доставали пропуск в столовую, делились едой и предлагали устроить на работу. Но Лена, что меня поразило, работать не хотела и не пошла; она вообще ничем не занималась.
Я рада, что Лена эвакуировалась, выжила, но от её дневника очень двойственные чувства.