3

С Андреем Платоновым у меня связаны восторженно-идиллические воспоминания от прочтения повести "Котлован" в выпускном классе. Это произведение настолько выбивалось за рамки заунывно-хрестоматийной школьной программы, что я не читала, а буквально впитывала его в себя, как вбирает влагу иссушенная почва!

Так что, решив возобновить знакомство после десятилетнего перерыва романом "Чевенгур", я предвкушала более чем приятное времяпрепровождение в обществе незаурядного автора, который вроде бы классик, да не совсем.

Если вкратце о сюжете, то в славном городе Чевенгур местные большевики расстреляли всех буржуев, созвали окрестных нищебродов и провозгласили торжество коммунизма! Однако, не всем он пришёлся по вкусу.

Я уже привыкла, что процесс чтения не всегда приносит моральное удовлетворение и тем более удовольствие, но впервые столкнулась с тем, что он вызывает ощутимое физическое усилие. Это произведение невозможно читать залпом и мимоходом, его буквально насильно запихиваешь в себя небольшими кусками и, не прожевав, поскорее глотаешь, чтоб избавиться от гнилостного привкуса разложения.
Это роман — превозмогание себя, перестройка сознания и надругательство над психикой.
Приходится продираться сквозь тернии филигранно-косноязычного текста, поражающего своей гротескной образностью и ценностью каждого отдельного взятого слова. Я и вообразить не могла, что такое можно сотворить с русским языком!
Душно и горько становится от юродивого мира, где бродят одни неприкаянные сироты.
Страшит радикализм их суждений и неистовство душевных порывов, когда благими намерениями вымощена дорога в ад.
Ужасает какая-то нездоровая фетишизация мертвого тела, когда могилы служат местом для сна и совокупления, а буквально каждый герой хочет выкопать бренные останки своих родных и любимых.
Мучительно наблюдать подмену и намеренное искажение религиозных идеалов политическими лозунгами, когда Роза Люксембург предстаёт Богоматерью, а революция — единственным мерилом человеческих поступков.

Зарождение нового мира обернулось выкидышем, а нежизнеспособный плод чевенгурской коммуны являет собой уродливую карикатуру на истреблённых православных жителей города, которым вменялось в вину, что они "ничем не занимаются, а лёжа лежат и спят... сплошь ждут второго пришествия". Коммунисты тоже лежат и в экстатическом угаре ждут воцарения всеобщего блага и свободы во всём мире.
И как ответ на извечный вопрос Достоевского "Стоит ли высшая гармония слезинки хотя бы одного только замученного ребенка?" — в Чевенгуре на руках у матери умирает больной сынишка...