3 Осторожно, Невский проспект.

Маленький контекст: книга мной читается в рамках подборки «Про Питер» ранее на затянувшемся больничном, но теперь уже нет. То есть, я читаю рандомную литературу с одним общей знаменателем.

Первая половина книги сплошь описание Невского проспекта и его обитателей, для меня — это взгляд в прошлое, на город, каким он был более ста лет назад, ещё задолго до революции (впервые повесть напечтана в 1835 году). В целом соответствует подборке.



О содержании

Спойлеры: пришла автору идея написать о двух персонажах-жертвах обманчивой действительности — один перерезал себе горло из-за того, что его прекрасная незнакомка с Невского оказалась работницей борделя (дело на проспекте привычное и ныне), а второй был побит из-за ухаживаний за замужней дамой. Может наболело что-то в жизни и/или это отсылка на «искушение дьяволом» на Библейский мотив. Мне это не близко, я не привык объяснять поступки людей сверхъестественными силами.

Любви, похоть.. вечная драма, это я понимаю, сейчас сиё тоже актуально. В 21м веке Невский был бы описан несколько иначе мелькали бы новые слова вроде: «эскортницы, айтишники, блогеры идущие за кофе, порочные дамы из тиндера, измены на каждом шагу, в каждой машине, кругом нас соврашает дьявол».


Оценка

Мне не понравилось. Я это увидел как отрез кожи, приоткрывающий изнанку жизни; правдивый, актуальный, но пошлый и бессмысленный. Книги без надежды явно не моё. Выйти в окно гораздо проще, чем найти какой-то смысл этого не делать.


** К Гоголю вообще никаких претензий, но каким образом это произведение оказалось в серии «с 14 до 20 лет» я ума не приложу.



заметка о питерских художниках:

(моя единственная цитата из книги)

Художник петербургский! Художник в земле снегов, художник в стране финнов, где всё мокро, гладко, ровно, бледно, серо, туманно. Эти художники вовсе не похожи на художников итальянских, гордых, горячих, как Италия и ее небо; напротив того, это большею частию добрый, кроткий народ, застенчивый, беспечный, любящий тихо свое искусство, пьющий чай с двумя приятелями своими в маленькой комнате, скромно толкующий о любимом предмете и вовсе небрегущий об излишнем. Он вечно зазовет к себе какую-нибудь нищую старуху и заставит ее просидеть битых часов шесть с тем, чтобы перевести на полотно ее жалкую, бесчувственную мину. Он рисует перспективу своей комнаты, в которой является всякой художественный вздор: гипсовые руки и ноги, сделавшиеся кофейными от времени и пыли, изломанные живописные станки, опрокинутая палитра, приятель, играющий на гитаре, стены, запачканные красками, с растворенным окном, сквозь которое мелькает бледная Нева и бедные рыбаки в красных рубашках. У них всегда почти на всем серинькой мутный колорит, – неизгладимая печать севера. При всем том они с истинным наслаждением трудятся над своею работою. Они часто питают в себе истинный талант, и если бы только дунул на них свежий воздух Италии, он бы, верно, развился так же вольно, широко и ярко, как растение, которое выносят наконец из комнаты на чистый воздух. Они вообще очень робки; звезда и толстый эполет приводят их в такое замешательство, что они невольно понижают цену своих произведений. Они любят иногда пощеголять, но щегольство это всегда кажется на них слишком резким и несколько походит на заплату. На них встретите вы иногда отличный фрак и запачканный плащ, дорогой бархатный жилет и сюртук весь в красках. Таким же самым образом, как на неоконченном их пейзаже увидите вы иногда нарисованную вниз головою нимфу, которую он, не найдя другого места, набросал на запачканном грунте прежнего своего произведения, когда-то писанного им с наслаждением. Он никогда не глядит вам прямо в глаза; если же глядит, то как-то мутно, неопределенно; он не вонзает в вас ястребиного взора наблюдателя или соколиного взгляда кавалерийского офицера.