4.5

Уже немного (но довольно пафосно) писала о новом романе Зусака, когда тот ещё не вышел на русском.
Отдавая должное «Книжному вору», все же никогда не считала себя поклонницей австралийского вундеркинда. Но «Глиняный мост» то ли пришел ко мне в такой период, то ли действительно так хорош, что уже в начале лета захотелось объявить его по меньшей мере книгой года. Для себя, разумеется.
Не отступая от своей фирменной манеры, Зусак густо и убористо навешивает метафоры, пишет сложно, придавая каждому нематериальному предложению форму кадра — с акцентами света и тени, соответствующими моменту эмоциями и движением, которое сменится в следующее мгновение. Думаю, ассоциаций с Гомером и Джойсом не избежать. Впрочем, Сэлинджер не раз на облачке – его Холден давно не единственный, но, пожалуй, появился достойный соперник.

У братьев Данбар умерла мама – они давно знали о том, что она уходит. Пенни почти перехитрила смерть, чего уж говорить о врачах. Но все же не смогла доиграть эту пьесу, тихо замерев над клавишами. А вот отец — опора и надежда — не выдержал послезвучия и исчез. Он, конечно, вернется, но много позже. Когда мальчики Данбар укрепятся в своей скорби по матери и своей ненависти к отцу, которого давно называют не иначе как Убийцей. И на его предложение построить мост по старинке — без строительной техники и всех этих прочих примет современности — откликнется только Клэй (Clay – глина. Боже, как прозрачно). Он-то и станет тем самым мостом, связавшим старших и младших Данбаров, горе с радостью, прошлое с настоящим, любовь со смертью, далее по списку.
Парадоксально, но страницы, где Пенни уже уходит (я не могу, не хочу использовать слово «умирает»), предсказуемо очень про жизнь. Тема взросления через преодоление, с одной стороны, ну ни разу не нова. Но с другой, разыграна как хорошая пьеса: все ружья выстрелят. И даже спасение ни на что не годных животных, каждое из которых обретет громкое имя какого-нибудь героя мифов, — часть этой «Оды к радости» по версии Зусака.
В конце концов, когда пишешь о жизни и счастье, сложно не написать о смерти и горе. Эта антитеза всегда работает и хороших писателей, и у дрянных. Читая великие книги, поневоле возвращаешься к мысли о том, что все сюжеты давно разобраны по косточкам и пригнаны снова. Вопрос в интерпретациях. По мне, Зусак справился.
Тогда, летом, я написала, что это очень трогательная и нежная история (насколько нежной может быть история пятерых парней, в одночасье оставшихся разбираться со своим горем и жизнями самостоятельно). Каждого из них хочется обнять, но они не нуждаются в утешении.

Что это? Роман взросления, притча, история великой любви, эмигрантская песнь или просто семейная сага, так или иначе по кусочку отхватывающая от других жанров? Не берусь судить. Но в этом романе столько жизнеутверждающей, простите за оксюморон, боли, что его будут ругать, будут восхвалять, но точно не пройдут мимо, не приобщившись к образу Самой Ожидаемой Книги Десятилетия. И не потому, что Зусак разродился опусом, который писал 12 или 13 лет, а задумал лет 20 назад. Осмелюсь предположить, ожидания не закончились пшиком.Впрочем, я ничего такого и не ждала, а вот ведь как вышло.

Источник