3.5

Мне понравился этот роман, состоящий, как кажется, из мозаики крошечных кадров-гештальтов: вот голубой лунный свет падает на лицо Адольфа, вот в темноте сверкают глаза кошек, пришедших на внутренний зов Лорен, вот – крупным планом - карие глаза и обиженно-обещающие губы Жанин, вот – в темноте у лестницы первые узнавающие прикосновения Мишеля, вот - солёная синева Виндо, вот – скрученный обрывок киноплёнки… Повествование – чистый литературный импрессионизм с его волнующим, временами очень пронзительным эмоциональным подтекстом полувоспоминаний, полубреда, полушепота, полуузнавания… Прихотливо извивающиеся сюжетные линии поначалу никак не хотят складываться в целое, создавая какой-то безумно-болезненный узор. Кажется, что всё это – какой-то фаталистический ночной бред, который лохмотьями осыпется с тебя, когда ты проснёшься. Не сразу понимаешь, что для восприятия нужно найти какую-то особую точку опоры в самом себе, но как только взаимная настройка читателя и текста свершается, распахивается огромное полотно, в котором тысячи слов устремляются друг к другу, чтобы выразить смыслы любви, неминуемость отыскания путей друг к другу, как бы ткань жизни не была раздёргана другими людьми и временем. Весь роман очень неспокойный изнутри - как море: в нём нет никакой беллетристической статики, повествовательного штиля, он всё время переливается и ускользает, высверкивая на мгновение для читателя смысл, всплёскивая брызгами потрясающе острых эмоций или складывая из них причудливо апокалиптические образы венецианской засухи, гигантских костров Парижа или песчаной бури в Лос-Анджелесе. Фокус восприятия всё время меняется, и в него попадают, казалось бы, несвязанные между собой эпизоды, постепенно складывающиеся в своеобразную логику, настойчиво твердящую, что в мире нет случайностей, но есть неподвластная уму сила притяжения людей друг к другу, необходимости делать нечто, совершать определенные поступки, идти вслед за не вполне осознанными мотивами... Само чтение похоже на погружение в водоворот - на большую глубину, в темноту и неизвестность, в которых ты, как марокканский дервиш в трансовом кружении, движешься всё быстрее, беспорядочно выхватывая гаснущим фонариком крошечные смысловые островки, и тревожно и стремительно достраиваешь целое, которое, едва оформившись в сознании, тут же снова разлетается на крошечные осколки, чтобы снова ввести тебя в экзистенциальный транс. Реальность перемешивается с мистикой, догадки – с ошибками, логика – с иррациональностью, а всё вместе создаёт в сознании головокружительный резонанс, не дающий оторваться от чтения. За такие книги хочется поблагодарить случай или провидение – и за то, что кто-то умеет их писать, и за возможность быть их читателем. Сходное впечатление во мне оставила «Киномания» Т.Рошака – тогда мне тоже хотелось, чтобы книга длилась не дни, а хотя бы месяцы моей жизни. Так что открываю «Амнезиаскоп» и «Явилось в полночь море», чтобы удержать в себе впечатление от «Дней между станциями».