5 "Нет, ингелэ манс*, тебе не все равно, и твой голос тут ни при чем."

*мальчик мой (ивр.)

Две семьи, имеющих отношение к знаменитому роду жёлтых канареек - прекрасных птичьих артистов, ведущих род свой от Желтухина Первого, тоненькими ниточками переплетаясь-соприкасаясь на протяжении всего ХХ-ого века, наконец-то по-настоящему встретятся. Леон и Айя действительно встретились случайно на побережье Андаманского моря, на полудиком тайском острове... Её привела туда бродяжья душа ( и немного - необходимость спрятаться), он же приехал вроде как в отпуск, хотя на самом деле - это клятвенно обещанное последнее дело в пользу известной израильской организации...

Почти вся книга в этот раз посвящена не очень далёким предкам и их жизненным перипетиям, а жизни Леона после того, как шелопутная мамаша родила идею эмиграции в Израиль и немедленно её осуществила со свойственной ей феерической и совершенно необдуманной энергией. Мальчик растерян, потерян, всё, что у него осталось - это музыка в наушниках, "Реквием" Моцарта по кругу целыми днями. Что бы было дальше - непонятно, но одноклассником Леона оказывается Меир - душа нараспашку, всеобщий друг и брат, сын высокопоставленного офицера по имени Натан. Именно этот "старикашка" и увидел все, не только музыкальные возможности Леона.

…а венчик седого пуха над лысиной – что нимб у святого, особенно на просвет, в янтарном ореоле от настольной лампы: этакая пародия на боженьку, нашего кроткого боженьку, самолично отрывавшего яйца неудачникам, перехваченным по пути на дело…

Служба в армии, потом обучение в спецподразделении и всё это сдобрено неудачной первой любовью к девчонке Габриэле, которая выбрала всё-таки Меира - так что ещё и лучший друг потерян, и последующим доказыванием - я могу, я - мужик, я сильный...

За несколько лет он успел поработать и в следственном отделе, и в арабском, и в отделе контршпионажа. Занимался ликвидацией нескольких главарей ХАМАСа и «Хизбаллы», и вряд ли кто из журналистов – будь то западные, арабские или даже израильские СМИ – мог предположить, что пресловутый «черный мотоциклист» – бич божий, мелькавший до выстрела или взрыва то в Алеппо, то в Хан-Юнисе, то в районе Баб аль-Табанэ в Триполи и затем бесследно растворявшийся в воздухе, – это один и тот же человек, способный перевоплотиться в подростка, одного из тех оборванцев, что торгуют на перекрестках упаковками цветных фломастеров, синими баночками крема «Нивея» и прочей расхожей дрянью, производимой в секторе Газа.

Нервный срыв, увенчавшийся раздробленными ногами пленного араба, виноватого в потере троих агентов Леона, в том числе Адиля, старого антиквара, в лавке которого отыскалась книга с экслибрисом Дома Этингера, приводит к тому, что контора усомнилась в его "трудоспособности".

Среди коллег Леон считался мастером агрессивной вербовки, артистически проводимой мягчайшим и убедительным голосом, пробегавшим за время допроса весь интонационный спектр, от ласковой свирели до мертвенного шалюмо. Именно он-то и был убежден, что физическое насилие – не лучший метод допроса; куда действеннее насилие психологическое.
Уж Леон, наш Кенар руси, сам как две капли воды похожий на всех этих арестованных мухаммадов, был особенно хорош со своим ровным, доброжелательным, а если требовалось, и сердечным арабским, со всем этим привычным…

Была устроена поездка в Москву на обучение в консерватории. Там-то и услышал старик - преподаватель вокала чудесный голос, которого сам Леон стесняется - он так мечтал, что в подростковом возрасте голос сломается, и он станет петь нормальным тенором или, чем чёрт не шутит, даже баритоном... В благодарность ему, кстати, потом, уже ставший звездой Леон часто поёт русские произведения. Ну и как тут удержаться - про настолько музыкальную книгу без музыки не получается. Тем более, это произведение упоминается в романе.
"Жертва вечерняя" Павла Чеснокова, солирует Андрей Немзер.

03:51

Но даже звезда, даже завсегдатай сцены и артистических кафе Парижа может быть полезен своей стране, особенно когда он специально обучен и чертовски наблюдателен. И в отпуске в Таиланде он оказывается потому, что именно туда ведёт след некоторого количества пропавшего с закрытого в Семипалатинске полигона урана, вполне достаточного для "грязнули". Первая реакция на Айю - а она, сфотографировавшая его на гребне волны, в лучах солнца с песней, известной ей с детства "Стаканчики гранёные" на губах, уже почти считает его другом-братом. А он ...

Он крутанул ее, сжал в тисках ее руки, не отрывая взгляда от лица.
– Ваш кенарь? – тихо спросил он. – Желтухин – ваш кенарь?
Глаза у него были как горючая смола, просто втекали в тебя, прожигая, разливаясь по всему нутру. Но другим своим зрением (никогда не могла назвать это чувство, но доверяла ему безоговорочно) она увидела в этих глазах растерянность и даже смятение. И, легко выдернув руки, крикнула:
– А чей еще?! Твой, что ли? Желтухин – это династия артистов. Еще от дяди Коли…
Отвернулась и – вот бесстрашная задрыга! – назад пошла, туда, где за частоколом кокосовых пальм стояло сине-зеленое море. Он догнал ее в два прыжка, мягко удержал за руку:
– Дяди Коли… а фамилия дяди Коли?
– Да пошел ты! – сказала она и вырвала руку. Заплакала, повернулась и побрела, не оглядываясь.
Он опять нагнал ее, властно взял за плечо:
– А фамилия дяди Коли – не Каблуков ли?

Итак, почти к концу книги они встретились. Любовь - безусловная, такая, от которой больно дышать - накрыла обоих, столь неподходящих друг другу. Ведь глухая Айя даже никогда не услышит его голоса... Да, наверно, и встреча их короткая и единичная, как кажется после прощания в аэропорту, когда Леон, по вечной привычке, не оставляет никаких своих координат и не спрашивает, где её-то потом искать...

Сказала:
– Понятно.
Повернулась и пошла.
Даже не плакала. Просто приняла эту подлость как должное.
Как еще одну подлость на своем пути.

Но если бы тут история закончилась, была бы дилогия, а не трилогия))). Привычки человека под прикрытием - это тщательный досмотр вещей собеседника (или тут как назвать - сокроватника?) и намертво впечатавшийся в память найденный на старой телеграмме из её рюкзака адрес отца Айи. А долго ли долететь до Алма-аты?

Илья как глянул, так и ахнул. Помолчал, прослезился. Отер большим пальцем оба глаза и взволнованно спросил:
– Вы из семьи Желтухина Первого? Леон опять молча кивнул.
Ну и дальше покатилось…