2 «Житие» вместо биографии

Это очередное переиздание известной книги 1981 г. Добавлены многочисленные картинки, в связи с чем редакция несколько изменила заглавие:

Лотман Ю.М. Александр Сергеевич Пушкин: иллюстрированная биография писателя. — М.: Проспект, 2023. — 272 с., ил. — Тираж 3.000 экз.

Юрий Михайлович Лотман (1922—1993) — фигура культовая в некоторых гуманитарных кругах. Считается, что его главные научные достижения — в области семиотики, то есть загадочной науки, простым смертным заведомо недоступной. Но меня Лотман интересует главным образом как пушкинист. В 1980 г. он издал подробный и очень толковый комментарий к «Евгению Онегину»; в следующем году — книжку о Пушкине (ту самую, о которой у нас пойдёт речь). На этих двух позициях ему удалось сделать неплохой гешефт: обе книги вскоре были переизданы огромными тиражами (что предполагает и огромный гонорар, несмотря на их бледный вид и копеечную стоимость).

Лотман Ю.М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий: Пособие для учителя. 2-е изд. — Л.: Просвещение, 1983. — 416 с. — Тираж 400.000 экз.

Лотман Ю.М. Александр Сергеевич Пушкин. Биография писателя: Пособие для учащихся. 2-е изд. — Л.: Просвещение, 1983. — 255 с., 0,25 л. ил. — (Серия «Биография писателя»). — Тираж 400.000 экз.

Эту информацию непременно надо учитывать, оценивая книжку о Пушкине, иначе многое останется непонятным. Формально эта книжка адресована советским школьникам («пособие для учащихся»). Но содержание показывает, что на школьников, с их интересами и уровнем развития, автор плевать хотел; на самом деле книга адресована совсем другим читателям — редакторам издательства «Просвещение» и советскому цензору, представителю Главлита. Лотман прекрасно понимал, с кем имеет дело, и чего хотят эти люди от автора книги о Пушкине: хотят советский вариант «жития». И Лотман изящно этот запрос удовлетворяет, используя хорошо известную ему, как литературоведу, средневековую схему. Вот как её формулирует один наш современник, пытающийся следовать той же архаичной традиции:

Житие святого, как правило, напрямую не связано с историческими фактами. Во многих житиях не указаны даже годы жизни, конкретные города, посёлки или деревни, где происходили те или иные события. Есть только рассказ о духовных подвигах, чудесах, знамениях. Именно этим житийная литература в первую очередь отличается от подробной биографии. Конечно, для современного светского читателя важно нащупать грань между житием и биографией. Эту грань я определяю как жизнеописание; их я и создаю. Моя задача при этом — сохранить духовность содержания и описание подвига, дополнив их фактологией: когда человек жил, что он делал, как это было связано с событиями соответствующей исторической эпохи.
(Ковалев-Случевский К.П., в интервью сетевому изданию «Православная Москва», 01.06.2018)

Всё это с поразительной точностью соответствует жизнеописанию Пушкина, вышедшему из-под пера Лотмана в 1981 году. Он явно задался целью сообщить как можно меньше фактов. И порассуждать пространно о духовных подвигах Пушкина, дав при этом собственную трактовку его личности. При этом автор отнюдь не свободен, он подлаживается под господствующую в СССР идеологию. В частности, навязчиво подчёркиваются связи Пушкина с декабристами (в текстовой части книги 267 страниц; слова «декабрист» и производные от него употреблены автором 125 раз). Выброшены из повествования (и полагаю, что вполне сознательно) самые яркие эпизоды, известные нам по мемуарной литературе. Нет, например, знаменитой сцена с Милорадовичем, столь живо описанной Иваном Пущиным.

... в одно прекрасное утро пригласил его полицеймейстер к графу Милорадовичу, тогдашнему петербургскому военному генерал-губернатору. Когда привезли Пушкина, Милорадович приказывает полицеймейстеру ехать в его квартиру и опечатать все бумаги. Пушкин, слыша это приказание, говорит ему: «Граф! вы напрасно это делаете. Там не найдете того,что ищете. Лучше велите дать мне перо и бумаги, я здесь же всё вам напишу» (Пушкин понял, в чем дело). Милорадович, тронутый этою свободною откровенностью, торжественно воскликнул: «Ah, c'est chevaleresque»[«А, это по-рыцарски»], – и пожал ему руку.
Пушкин сел, написал все контрабандные свои стихи и попросил дежурного адъютанта отнести их графу в кабинет. После этого подвига Пушкина отпустили домой и велели ждать дальнейшего приказания.

Отбросив подавляющее большинство мемуарных анекдотов такого рода, Лотман предельно насытил текст собственными глубокомысленными рассуждениями (не слишком доступными детям школьного возраста, для которых книга якобы была предназначена). Особо показательны многостраничное отступление о «романтическом поведении» (с. 63—67) и абзац о «творческой личности», с глухой ссылкой на авторитет какой-то «современной психологии» (с. 74). Нередки нарушения хронологии, забегание вперёд. Встречаются слабо мотивированные обращения к творчеству Лермонтова, Льва Толстого, Блока и Пастернака (иногда даже с цитатами, с. 172 и с. 205). При этом книга очень слабо заселена людьми, которые были современниками Пушкина. Даже два ближайших друга поэта лишь бегло упомянуты, и как! «Приятели младшего брата (Нащокин, Соболевский) становятся и его приятелями» (с. 32). Это ведь ещё исхитриться надо, так о них написать! Особенно обидно за С.А. Соболевского. Ну не напрасно ли Сергей Александрович возил Александра Сергеевича в 1826 г. по московским трактирам, поил и кормил за свой счёт?)) Нет, мир устроен несправедливо. Ты можешь тратить на друга бездну личного времени; можешь поселить его в своём доме на полгода; можешь вести его издательские дела; можешь расшибиться в лепёшку, отстаивая его жизненные интересы... А через 111 лет после твоей смерти в биографии твоего друга тебя упомянут один-единственный раз, мимоходом, да ещё и в уничижительном контексте... Вот и знайся после этого с великими людьми!

Слог Лотмана в этой книге высокопарный, местами до тошноты.

... Бросив на стол карту жизни и смерти, он этой страшной ценою вызвал духа Истории, который явился и всё расставил по своим местам. Пушкин ещё не испустил последнего вздоха, а уже сделалось ясно, что он родился для новой, легендарной жизни, что масштабы, которыми отныне меряются его имя и дело, таковы, что в свете их все геккерены и дантесы, уваровы и нессельроде и даже бенкендорфы и николаи просто не существуют. <...> Пушкин в какое-то мгновение, преображённый смертью, превратился в бронзовый памятник славы России.
(с. 207-208)

Только в одном месте прорвалась в текст живая черта личности Пушкина:

«...я бы хотел переслать тебе проповедь мою здешним мужикам о холере; ты бы со смеху умер, да не стоишь ты этого подарка» (XIV, 113),— писал он Плетневу. Содержание этой проповеди сохранилось в мемуарной литературе. Нижегородская губернаторша А.П. Бутурлина спрашивала Пушкина о его пребывании в Болдине: «Что же вы делали в деревне, Александр Сергеич? Скучали?» — «Некогда было, Анна Петровна. Я даже говорил проповеди». — «Проповеди?» — «Да, в церкви, с амвона. По случаю холеры. Увещевал их. — И холера послана вам, братцы, оттого, что вы оброка не платите, пьянствуете. А если вы будете продолжать так же, то вас будут сечь. Аминь!»[См.: Боборыкин П.Д. Воспоминания: в 2 т. М., 1965. Т. 1. С. 66]
(с. 200)

Здесь Пушкин очень мало похож на «бронзовый памятник славы России», не правда ли?

К сожалению, глубокомысленные высказывания Лотмана не всегда взвешены (а злые языки могут даже выразиться сильнее).

«Николай I, несмотря на торжественность коронационных празднеств, ясно понимал непрочность своего положения» (с. 152). Ну конечно: только что раздавив тайные общества и расправившись со всеми их участниками, чувствуешь себя особенно непрочно:)

«... дорога успокаивает, укачивает, отвлекает, в дороге быт и реальность отступают на задний план...» (с. 163) – это не о дорогах времён Пушкина (жалобы поэта на тяготы путешествия по России хорошо известны). Это о поездках автора книги (из Тарту в Ленинград и обратно) в комфортабельном железнодорожном вагоне второй половины XX века.

«Пушкин был атлетически сложен, хоть и невысок ростом» (с. 198). Выше Лотман упомянул мимоходом забавный эпизод: в Тригорском Пушкин мерялся поясами с 15-летней дочкой хозяйки, чтобы определить, чья талия стройнее. Очевидно, смысл словосочетания «атлетическое сложение» Лотману не очень ясен.

«Пушкин властно преображает мир, в который его погружает судьба, вносит в него своё душевное богатство, не даёт «среде» торжествовать над собой. Заставить его жить не так, как он хочет, невозможно» (с. 208). Ну явная же неправда: Николай Павлович вполне справился с задачей и заставил Пушкина жить не так, как он хотел. Пришлось, правда, много казённых денег на это дело ухлопать. Да Лотман и сам расскажет нам, в каких финансовых тисках жил Пушкин: «... В дальнейшем ему пришлось снова просить у Николая I ссуду в счёт будущего жалования. В 1836 году, по его собственному исчислению в письме министру финансов Канкрину, долг правительству исчислялся огромной суммой в 45000 рублей» (с. 239).

«Дубровский — естественный союзник народа», он же «передовой дворянин, носитель исторической традиции свободолюбия» (с.251). Отсылаю тех, кто давно читал «Дубровского», к той странице повести, где описывается обычное времяпровождение героя в Петербурге (гл. III).

Ну и, наконец, лучшее: экскурс в историю (с геополитической фантазией).

Предок Пушкина был не негр, а арап, т.е. эфиоп, абиссинец. Появление его при дворе Петра I, возможно, связано с более глубокими причинами, чем распространившаяся в Европе начала XVIII века мода на пажей-арапчат: в планах сокрушения Турецкой империи, которые вынашивал Петр I, связи с Абиссинией — христианской страной, расположенной в стратегически важном районе, в тылу неспокойного египетского фланга Турции, — занимали определённое место.
(с. 14)

Вот до каких «озарений» может довести человека углупление углубление в премудрые научные дисциплины, вроде семиотики.

О тексте сказано достаточно; теперь об издании 2023 г. 

К бумаге и переплёту претензий нет; иллюстраций гораздо больше, чем в прежних версиях – они почти на каждой странице. Беда только, что дизайнер расположил их, следуя нынешней издательской моде: суть её в том, размер картинки в идеале должен приближаться к размеру почтовой марки. И в ряде случаев этот идеал достигнут! А полностраничная иллюстрация на всю книгу ОДНА.

Есть и ещё некоторые претензии к иллюстрациям:

- прижизненные изображения Пушкина использованы не все;

- зачем-то помещена репродукция картины Врубеля «Демон», 1890 года (художник вдохновлялся, как известно, не пушкинским, а лермонтовским «Демоном»);

- портрет генерала И.И. Меллер-Закомельского традиционно выдаётся за портрет А.П. Ганнибала (с. 14), хотя над этим ещё Довлатов прикалывался в «Заповеднике» — повести, опубликованной ровно 40 лет назад, а написанной ещё раньше, в конце 1970-х гг.;

- ошибочно указаны инициалы графа Шереметева в подписи к его портрету (с. 238): он был Дмитрий Николаевич, то есть «Д.Н.», а не «П.Д»,как в книге.

А ещё мне жаль, что издательство обошлось без портрета автора на фронтисписе. Внешность-то у Лотмана была колоритная.

Зато очень порадовало меня, что в издании 2023 г. восстановлена пропущенная в издании 1983 г. ссылка на воспоминания П.Д. Боборыкина (откуда взята Лотманом сценка «проповеди» Пушкина болдинским мужикам, см. выше).

Опечаток в данном издании немного, причём все мной замеченные оказались забавными: «дом» превращается в «док» (с. 38): В.Н. Каразин, реальное лицо, вытесняется никогда не существовавшим В.Н. Карамзиным (с. 59); письма куда-то «посыпались» (с. 136, вместо «посылались»); армянский город Карс переименован (с. 162) в «Каре» - не то в честь пехотного построения, не то в честь женской причёски.

Но в целом моё мнение об издании скорее благоприятное. Чего я никак не могу сказать о тексте: он очень плох (в биографическом отношении бессодержателен, и к тому же идеологически устарел). Рекомендовать эту насквозь советскую книжку тем, кого интересует Пушкин, я не могу. Возможно, она подойдёт тем, кого интересует личность Лотмана. Хотя, мне кажется, им будет несколько досадно видеть основателя Тартуской семиотической школы в роли беспринципного гешефтмахера.