5 Без комментариев

Не хочется в разговоре о творчестве Набокова использовать сравнительные степени и обороты, но давайте начистоту: «Бледный огонь» — самое необычное произведение автора. И выделяется оно не языком или темой, а прежде всего формой, ведь на самом деле — это и не роман вовсе, а антироман, модернистский эксперимент, который и читать-то линейно невозможно. Построенная по принципу гипертекста книга, высмеивающая литературное поклонение, подражание и «исказительство», так и живет до сих пор без достойного перевода на русский язык, а то, что мы с вами можем сейчас прочитать — блеклый трафарет в исполнении Веры Набоковой. Но разве это может помешать знакомству с одним из наиболее авангардных текстов двадцатого столетия? Разумеется, нет.

«Бледный огонь» состоит из четырех частей и описание романа стоит начать со второй — условно центральной. Перед нами автобиографичная поэма известного, в вымышленном мире Набокова, поэта Джона Шейда. В ней четыре части и 999 строк. Небесно чистыми и изящными образами Шейд повествует историю своей жизни: детство, брак, рождение дочери и ее трагичная гибель, потрясшая поэта до основания. Поэма Шейда хороша сама по себе — существует даже издание «Бледного огня» без остальных трех частей, но об этом в другой раз. Два главных лейтмотива поэмы — память и взаимоотношения человека со смертью, вселенское одиночество перед ликом неизбежного.

С двух сторон к поэме прилегают инородные объекты: предисловие и комментарий к тексту за авторством профессора Чарльза Кинбота, называющего себя ближайшим другом Джона Шейда. Уже с первых страниц читателю становится очевидно, что Кинбот не вполне здрав умом, а их отношения с поэтом трудно назвать даже нейтральными, не то что теплыми. Кинбот — страстный поклонник Шейда, фанатик, коллега-сталкер, который умыкнул рукопись последней поэмы писателя сразу после его смерти. Из комментариев Кинбота к сочинению нам становится понятно, что тот следил за поэтом, буквально подглядывал за ним в окна, преследовал во время отпуска, а в их скудном общении винил жену Шейда, якобы ревновавшую мужа к «лучшему другу».

Безумство Кинбота очевидно и, пожалуй, забавно. Но затуманенное сознание антагониста — только фон набоковского замысла, а все самое интересное заключено автором в весьма вольную интерпретацию поэмы Кинботом. В пространном комментарии, занимающим большую часть книги, безумный профессор по полкам раскладывает «истинный» замысел Шейда и толкует написанное с исправностью глухого телефона. Доходит до того, что Кинбот выставляет себя единственным и неподражаемым вдохновителем великого поэта и утверждает — идея поэмы принадлежит ему.

Не секрет, что задумка «Бледного огня» пришла Набокову во время работы над комментарием к англоязычному изданию «Евгения Онегина». Набоков ужасался тому, как западные переводчики глумились над российской классикой и доносили до читателя даже не пересказ великих сочинений, а целиком искаженную в ходе перевода версию. Комментарий Кинбота — одна большая карикатура на низкопробных рапсодов и лживых толкователей. Это убедительный призыв Набокова к здравомыслию и уважительному отношению к оригинальному тексту. В наши, охочие до абсурдных интерпретаций, времена, когда нос Буратино — фаллический символ, а сны Раскольникова — болезненные отношения с матерью, антироман Набокова особенно актуален и служит верным напоминанием того, что ветряные мельницы — это ветряные мельницы и не стоит на их месте воображать вражеских рыцарей или огнедышащих драконов.

Но антироман Набокова не идеален, и его главный минус верно обрисовал американский критик Дуайт Макдональд, задавшийся вопросом: «сколько места стоит отводить на анекдот?». Замечание совершенно справедливое и порой «Бледный огонь» действительно кажется жутко скучным, но для меня его красота, изящность и прогрессивность — целиком оправдывают тягучие страницы и нудные безумства Кинбота, ведь все это продиктовано стремлением к полноте идейного изложения и неутомимостью изобразительного мастерства Набокова.

Телеграм-канал